Сочинения Александра Пушкина

Доселе в русской литературе существовало два способа критиковать. Первый состоял в pазборе частных достоинств и недостатков сочинения, из которого обыкновенно выписывали лучшие или худшие места, восхищались ими или осуждали их, а на целое сочинение, на его дух и идею не обращали никакого внимания(Карамзин и Макаров: первый своим разбором сочинений
Богдановича, второй — сочинений Дмитриева).
…
Теперь такая критика была бы очень легка, ибо для того, чтоб
отличить хорошие стихи от слабых или обыкновенных, теперь не нужно слишком
много вкуса, а довольно навыка и литературной сметливости. Но как все в мире
начинается с начала, то и такая критика для своего времени была необходима и
хороша, и в то время не всякий мог с успехом за нее браться, а успевали в
ней только люди с умом, талантом и знанием дела.
С Мерзлякова начинается новый период русской критики: он уже хлопотал не об отдельных стихах и местах, но рассматривал завязку и изложение целого сочинения, говорил о духе писателя, заключающемся в общности его творений. Это было значительным шагом вперед для русской критики, тем более, что Мерзляков критиковал с жаром, основательностию и замечательным красноречием (но его критика была бесплодна, потому что была несвоевременна
С двадцатых годов критика русская начала предъявлять претензии на философию и высшие взгляды. (…) Перед тридцатыми годами, и особенно с
тридцатых годов, русская критика заговорила другим тоном и другим языком. Ее
притязания на философские воззрения сделались настойчивее; она начала
цитовать, кстати и некстати, не только Жан-Поля Рихтера, Шиллера, Канта и
Шеллинга, но даже и Платона, заговорила об эсѳетических ѳеориях
{Эстетических теориях.} и грозно восстала на Пушкина и его школу! (пишет про «одного ученого критика», который нашел, что «герои поэм Пушкина относятся к героям поэм Байрона, как мелкие бесенята к сатане»)
Далее пишет про односторонность «гётевой фразы»: «Какого читателя желаю я? — такого, который бы_меня, себя и целый мир забыл_ и жил бы только в книге моей». Далее пишет о немецкой критике, которая «при рассматривании
произведений искусства, всегда опирается на само искусство и на дух
художника и потому исключительно вращается в тесной сфере эстетики», а на «историю, общество, словом, на жизнь, не обращает никакого
внимания». (Сравнивает критику и спор: и там и там нужно добросовестно отностится к оппоненту).НО в критике, да и вообще «любое исследование непременно требует такого хладнокровия и беспристрастия,
которые возможны человеку только при условии полного отрицания своей
личности на время исследования». Поэтому, чтоб произнести суждение о
каком-нибудь поэте, тем более о великом, должно сперва изучить его, а для
этого должно войти в мир его творчества, не иначе, как забыв _его, себя и
все на свете_. (критик должен,приступая к изучению поэта, прежде всего
должно уловить в многоразличии и разнообразии его произведений тайну его
личности, то есть те особ-ности его духа, которые принадлежат только ему
одному) Далле следует рассуждение о художественном мире поэта, вывод — иточник творческой деятельности поэта есть его дух, выражающийся в его личности, и первого объяснения духа и характера его произведений должно искать в его личности (далее – о личности вообще).
(далее – про поэтов и их связь с поэзией)

Изучить поэта, значит не только ознакомиться, через усиленное и
повторяемое чтение, с его произведениями, но и перечувствовать, пережить их.
Всякий истинный поэт, на какой бы ступени художественного достоинства ни
стоял, а тем более всякий великий поэт никогда и ничего не выдумывает, но
облекает в живые формы общечеловеческое.
Чем выше поэт, то есть чем общечеловечественнее содержание его поэзии, тем проще его создания, так что читатель удивляется, как ему самому не вошло в голову создать что-нибудь подобное: ведь это так просто и легко!
(про общечеловеческое в поэзии) Общечеловеческое безгранично только в своей идее; но, осуществляясь, оно принимает известный характер, известный колорит, так сказать. Оттого, хотя все великие поэты выражали В своих созданиях общечеловеческое, однакож, творения каждого из них отличаются своим собственным характером. Велик Шекспир и велик Байрон, но резкая черта отличает творения одного от творений другого. Чем выше поэт, тем оригинальнее мир его творчества, — и не только великие, даже просто замечательные поэты тем и отличаются от обыкновенных, что их поэтическая деятельность ознаменована печатью самобытного и оригинального характера. В этой характерной особности заключается тайна их личности и тайна их поэзии. Уловить и определить сущность этой особности, значит найти ключ к тайне личности и поэзии поэта.
(далее- пространное рассуждение о пафосе, анализирует пафос Шекспира). Вывод: каждое поэтическое произведение должно быть плодом пафоса, должно
быть проникнуто им. Без пафоса нельзя понять, что заставило поэта взяться за
перо и дало ему силу и возможность начать и кончить иногда довольно большое
сочинение.
Как ни многочисленны, как ни разнообразны создания великого поэта, но
каждое из них живет своею жизнию, а потому и имеет свой пафос
Говоря о таком многостороннем и разнообразном поэте, как Пушкин, нельзя
не обращать внимания на частности, нельзя не указывать в особенности на то
или другое даже из мелких его стихотворений и тем менее можно не говорить
отдельно о каждой из больших его пьес; нельзя также не делать из него
больших или меньших выписок; но, ограничившись только этим, критик не далеко
бы ушел. Прежде всего нужен взгляд общий не на отдельные пьесы, а на всю
поэзию Пушкина, как на особый и целый мир творчества.
Много и многими было писано о Пушкине. Все его сочинения не составляют
и сотой доли порожденных ими печатных толков. Одни споры классиков с
романтиками за «Руслана и Людмилу» составили бы порядочную книгу, если бы их
извлечь из тогдашних журналов и издать вместе. Но это было бы интересно
только как исторический факт литературной образованности и литературных
нравов того времени — факт, узнав который, нельзя не воскликнуть:

Свежо предание, а верится с трудом!

И таковы все толки наших аристархов о Пушкине, и хвалебные и порицательные;
из них ничего не извлечешь, ничем не воспользуешься. Исключение остается
только за статьею Гоголя «О Пушкине» в «Арабесках», изданных в 1835 году
(часть 1-я, стр. 212). Об этой замечательной статье мы еще не раз вспомянем
в продолжение нашего разбора.
Пушкин был призван быть первым поэтом-художником Руси, дать ей поэзию,
как искусство, как художество, а не только как прекрасный язык чувства. Само
собою разумеется, что один он этого сделать не мог.
Повторим здесь уже сказанное нами сравнение, что все эти поэты относятся к Пушкину, как малые и великие реки — к морю, которое наполняется их водами. Поэзия Пушкина была этим морем. (…)
Чтоб изложить нашу мысль сколько возможно яснее и доказательнее, мы посвятили особую статью на разбор не только ученических стихотворений ребенка-Пушкина, но и стихотворений юноши-Пушкина, носящих на себе следы влияния предшествовавшей школы. Эти последние стихотворения несравненно ниже тех, в которых он явился самобытным творцом, но в то же время они и далеко выше образцов, под влиянием которых были написаны.
Эта первая часть заключает в себе стихотворения, писанные от 1815 до 1824
года; они расположены по годам, и потому можно видеть, как с каждым годом
Пушкин являлся менее учеником и подражателем, хотя и превзошедшим своих
учителей и образцов, и боле самобытным поэтом.
Вторая часть заключает в себе пьесы, писанные от 1825 до 1829 года, и только в отделе стихотворений 1825 года заметно еще некоторое влияние старой школы, а в пьесах следующих за тем годов оно уже исчезло совершенно. (Сравнивает стих Жуковского и Пушкина).
Читая Гомера, вы видите возможную полноту художественного совершенства;
но она не поглощает всего вашего внимания; не ей исключительно удивляетесь
вы: вас более всего поражает и занимает разлитое в поэзии Гомера
древнеэллинское миросозерцание и самый этот древнеэллинский мир. В поэзии Байрона, прежде всего, обоймет вашу душу ужасом удивления колоссальная личность поэта, титаническая смелость и гордость его чувств и мыслей. В поэзии Гёте перед вами выступает поэтически созерцательный мыслитель, могучий царь и властелин внутреннего мира души человека. В поэзии Шиллера вы преклонитесь с любовию и благоговением перед трибуном человечества, провозвестником гуманности, страстным поклонником всего высокого и нравственно прекрасного.
В Пушкине, напротив, прежде всего увидите художника, вооруженного всеми чарами поэзии, призванного для искусства, как для искусства, исполненного любви, интереса ко всему эстетически-прекрасному, любящего все и потому терпимого ко всему.
Призвание Пушкина объясняется историею нашей литературы. Русская поэзия
— пересадок, а не туземный плод. {329} Всякая поэзия должна быть выражением
жизни в обширном значении этого слова, обнимающего собою весь мир,
физический и нравственный. До этого ее может довести только мысль. Но чтоб
быть выражением жизни, поэзия прежде всего должна быть поэзиею.
Наша русская поэзия до Пушкина была именно позолоченною пилюлею,
подслащенным лекарством. И потому в ней истинная, вдохновенная и творческая
поэзия только проблескивала временами в частностях, и эти проблески тонули в
массе риторической воды. Много было сделано для языка, для стиха, кое-что
было сделано и для поэзии; но поэзии как поэзии, то есть такой поэзии,
которая, выражая то или другое, развивая такое или иное миросозерцание,
прежде всего была бы поэзией — такой поэзии еще не было! Пушкин был призван
быть живым откровением ее тайны на Руси. И так как его назначение было
завоевать, усвоить навсегда русской земле поэзию, как искусство, так, чтоб
русская поэзия имела потом возможность быть выражением всякого направления,
всякого созерцания, не боясь перестать быть поэзиею и перейти в рифмованную
прозу, — то естественно, что Пушкин должен был явиться исключительно
художником.
Еще раз: до Пушкина были у нас поэты, но не было ни одного
поэта-художника; Пушкин был первым русским поэтом-художником. Поэтому даже
самые первые незрелые юношеские его произведения, каковы: «Руслан и
Людмила», «Братья-разбойники», «Кавказский пленник» и «Бахчисарайский
фонтан», отметили своим появлением новую эпоху в истории русской поэзии.
(…)
Если в поименованных нами первых поэмах Пушкина видно так много этого
художества, которым так резко отделились они от произведений прежних школ,
то еще более художества в самобытных лирических пьесах Пушкина. Поэмы, о
которых мы говорили, уже много потеряли для нас своей прежней прелести; мы
уже пережили и, следовательно, обогнали их; но мелкие пьесы Пушкина,
ознаменованные самобытностью его творчества, и теперь так же обаятельно
прекрасны, как и были во время появления их в свет. Это понятно: поэма
требует той зрелости таланта, которую дает опыт жизни, — и этой зрелости нет
нисколько в «Руслане и Людмиле», «Братьях-разбойниках» и «Кавказском
пленнике», а в «Бахчисарайском фонтане» заметен только успех в искусстве; но
юность — самое лучшее время для лирической поэзии. Поэма требует знания
жизни и людей, требует создания характеров, следовательно, своего рода
драматизировки; лирическая поэзия требует богатства ощущений, — а когда же
грудь человека наиболее богата ощущениями, как не в лета юности?
Тайна пушкинского стиха была заключена не в искусстве «сливать
послушные слова в стройные размеры и замыкать их звонкою рифмой», но в тайне
поэзии. Душе Пушкина присущна была прежде всего та поэзия, которая не в
книгах, а в природе, в жизни, — присущно художество, печать которого лежит
на «полном творении славы». (…Сравнивает поэзию с женщиной)
Пушкин первый из русских поэтов овладел поясом Киприды. Не только стих,
но каждое ощущение, каждое чувство, каждая мысль, каждая картина исполнены у
него невыразимой поэзии. Он созерцал природу и действительность под
особенным углом зрения, и этот угол был исключительно поэтический. Муза
Пушкина, это — девушка-аристократка, в которой обольстительная красота и
грациозность непосредственности сочетались с изяществом тона и благородною
простотою и в которой прекрасные внутренние качества развиты и еще более
возвышены виртуозностью формы, до того усвоенной ею, что эта форма сделалась
ей второю природою.
Самобытные мелкие стихотворения Пушкина не восходят далее 1819 года и с
каждым следующим годом! увеличиваются в числе. Из них прежде всего обратим
внимание на те маленькие пьесы, которые, и по содержанию и по форме,
отличаются характером античности и которые с первого раза должны были
показать в Пушкине художника по превосходству. Простота и обаяние их красоты
выше всякого выражения: это музыка в стихах и скульптура в поэзии.
Пластическая рельефность выражения, строгий классический рисунок мысли,
полнота и оконченность целого, нежность и мягкость отделки в этих пьесах
обнаруживают в Пушкине счастливого ученика мастеров древнего искусства. А
между тем он не знал по-гречески, и вообще многосторонний, глубокий
художнический инстинкт заменял ему изучение древности, в школе которой
воспитываются все европейские поэты. Этой поэтической натуре ничего не
стоило быть гражданином всего мира и в каждой сфере жизни быть как у себя
дома; жизнь и природа, где бы ни встретил он их, свободно и охотно ложились
на полотне под его кистью.

Посмотрите, как эллински или как артистически (это одно и те же) рассказал
Пушкин о своем художественном призвании, почувствованном им еще в лета
отрочества; эта пьеса называется «Муза» (цитата).
Да, несмотря на счастливые опыты Батюшкова в антологическом роде, таких
стихов еще не бывало на Руси до Пушкина!
Прислушайтесь_ к этим звукам, и вам покажется, что вы _видите_ перед собою превосходную античную статую:

Среди зеленых волн, лобзающих Тавриду,
На утренней заре я видел Нереиду.
Сокрытый меж дерев, едва я смел дохнуть;
Над ясной влагою полубогиня грудь
Младую, белую, как лебедь, воздымала
И влагу из власов струею выжимала. {331}

Произведения прежних школ в отношении к произведениям Пушкина — то же, что народная песня, исполненная души и чувства, народным напевом пропетая простолюдином, в отношении к лирической песне поэта-художника, положенной на музыку великим композитором и пропетой
великим певцом. (Сравнивает пьесу замечательнейшего из
прежних поэтов «Песня» с пьесою Пушкина «Ненастный день потух»: про «Песню» —
Его форма более красноречива, чем поэтична; в его выражении, болезненно грустном и расплывающемся, есть что-то прозаическое, темное, лишенное мягкости и нежности художественной отделки. Про Пушкина — Здесь не то: в пафосе стихотворения столько жизни, страсти, истины!
Далее сравнивает Пушкина и Жуковского.

(…)
Поэзия Пушкина удивительно верна русской действительности, изображает
ли она русскую природу или русские характеры: на этом основании общий голос
нарек его русским национальным, народным поэтом… Нам кажется это только в
половину верным. _Народный_ поэт — тот, которого весь народ знает, как,
например, знает Франция своего Беранже; _национальный_ поэт — тот, которого
знают все сколько-нибудь образованные классы, как, например, немцы знают
Гёте и Шиллера. Наш народ не знает ни одного своего поэта; он поет себе
доселе «Не белы-то снежки», не подозревая даже того, что поет стихи, а не
прозу… Следовательно, с этой стороны смешно было бы и говорить об эпитете
«народный» в применении к Пушкину или к какому бы то ни было поэту русскому.
Слово «национальный» еще обширнее в своем значении, чем «народный». Под
«народом» всегда разумеют массу народонаселения, самый низший и основной
слой государства. Под «нациею» разумеют весь народ, все сословия, от низшего
до высшего, составляющие государственное тело. Национальный поэт выражает в
своих творениях и основную, безразличную, неуловимую для определения
субстанциальную стихию, которой представителем бывает масса народа, и
определенное значение этой субстанциальной стихии, развившейся в жизни
образованнейших сословий нации. Национальный поэт — великое дело! {335}
Обращаясь к Пушкину, мы скажем по поводу вопроса о его национальности, что
он не мог не отразить, в себе географически и физиологически народной жизни,
ибо был не только русский, но притом русский, наделенный от природы
гениальными силами; однакож в том, что называют народностью или
национальностью его поэзии, мы больше видим его необыкновенно великий
художнический такт. Он в высшей степени обладал этим тактом
действительности, который составляет одну из главных сторон художника.
Самая его жизнь совершенно русская. Он один только певец Кавказа; 6н влюблен в него всею душою и чувствами; он проникнут и напитан его чудными окрестностями, южным небом, долинами прекрасной Грузии я великолепными крымскими ночами и садами.
Он при самом начале своем уже был национален, потому что истинная
национальность состоит не в описании сарафана, но в самом духе народа. Поэт
даже может быть и тогда национален, когда описывает совершенно сторонний
мир, но глядит на него глазами своей национальной стихии, глазами всего
народа, когда чувствует и говорит так, что соотечественникам его кажется,
будто это чувствуют и говорят они сами. Если должно сказать о тех
достоинствах, которые составляют принадлежность Пушкина, отличающую его от
других поэтов, то они заключаются в чрезвычайной быстроте описания и в
необыкновенном искусстве немногими чертами означить весь предмет. Его эпитет
так отчетист и смел, что иногда один заменяет целое описание; кисть его
летает. Его небольшая пиеса всегда стоит целой поэмы. Вряд ли о ком из
поэтов можно сказать, что бы у него в коротенькой пиесе вмещалось столько
величия, простоты и силы, сколько у Пушкина.
Но последние его поэмы, писанные им в то время, когда Кавказ скрылся от
него со всем своим грозным величием и державно-возносящеюся из-за облак
вершиною и он погрузился в сердце России, в ее обыкновенные равнины,
предался глубже исследованию жизни и нравов своих соотечественников и
захотел быть вполне национальным поэтом, — его поэмы уже не всех поразили
тою яркостью и ослепительной смелостью, какими дышит у него все, где ни
являются Эльбрус, горцы, Крым и Грузия.

Для Пушкина не было так называемой _низкой природы_; поэтому он не
затруднялся никаким сравнением, никаким предметом, брал первый попавшийся
ему под руку, и все у него являлось поэтическим, а потому прекрасным и
благородным.
Талант Пушкина не был ограничен тесною сферою одного какого-нибудь рода
поэзии: превосходный лирик, он уже готов был сделаться превосходным
драматургом, как внезапная смерть остановила его развитие. Эпическая поэзия
также была свойственным его таланту родом поэзии. В последнее время своей
жизни он все более и более наклонялся к драме и роману и, по мере того,
отдалялся от лирической поэзии. Равным образом он тогда часто забывал стихи
для прозы. Это самый естественный ход развития великого поэтического таланта
в наше время. Лирическая поэзия, обнимающая собою мир ощущений и чувств, с
особенною силою кипящих в молодой груди, становится тесною для мысли
возмужалого человека. Тогда она делается его отдыхом, его забавою между
делом. Действительность современного нам мира полнее, глубже и шире в романе
и драме. — О поэмах и драматических опытах Пушкина мы будем говорить в
следующей статье, а теперь остановимся на его лирических произведениях.
Пушкина некогда сравнивали с Байроном. Мы уже не раз замечали, что это
сравнение более чем ложно, ибо трудно найти двух поэтов, столь
противоположных по своей натуре, а следовательно, и по пафосу своей поэзии,
как Байрон и Пушкин.
(…)
Так как поэзия Пушкина вся заключается преимущественно в поэтическом
созерцании мира и так как она безусловно признает его настоящее положение
если не всегда утешительным, то всегда необходимо-разумным, — поэтому она
отличается характером более созерцательным, нежели рефлектирующим!,
выказывается более как чувство или как созерцание, нежели как мысль. Вся
насквозь проникнутая гуманностию, муза Пушкина умеет глубоко страдать от
диссонансов и противоречий жизни, но она смотрит на них с каким-то
самоотрицанием (resignatio), как бы признавая их роковую неизбежность и не
нося в душе своей идеала лучшей действительности и веры в возможность его
осуществления.
Из мелких произведений его более других отличаются присутствием
глубокой и яркой мысли и вместе с тем национального чувства, в истинном
значении этого слова, стихотворения, посвященные памяти Петра Великого.
Эти стихотворения достойны своего высокого предмета. Жаль только, что их слишком мало. Из поэм Петр является в «Полтаве» и «Медном всаднике»; об них мы будем говорить в следующей статье.
Никто из русских поэтов не умел с таким непостижимым искусством
спрыскивать живой водой творческой фантазии немножко дубоватые материалы
народных наших песен.
Пушкин ничего не преувеличивает, ничего не украшает, ничем не эффектирует, никогда не взводит на себя великолепных, но неиспытанных им чувств, и везде является таким, каков был действительно.
В отношении к художнической добросовестности Пушкина такова же его превосходная пьеса «Воспоминание»: в ней он не рисуется в мантии сатанинского величия, как это делают часто мелкодушные талантики, но
просто, как человек, оплакивает свои заблуждения. И этим доказывается не то,
чтоб у него было больше других заблуждений, но то,
Кстати об изображаемой Пушкиным природе. Он созерцал ее удивительно
верно и живо, но не углублялся в ее тайный язык. Оттого он рисует ее, но не
мыслит о ней. И это служит новым доказательством того, что пафос его поэзии
был чисто артистический, художнический, и того, что его поэзия должна сильно
действовать на воспитание и образование чувства в человеке. Если с кем из
великих европейских поэтов Пушкин имеет некоторое сходство, так более всего
с Гёте, и он еще более, нежели Гёте, может действовать на развитие и
образование чувства. Это, с одной стороны, его преимущество перед Гёте и
доказательство, что он больше, нежели Гёте, верен художническому своему
элементу; а с другой стороны, в этом же самом неизмеримое превосходство Гёте
перед Пушкиным: ибо Гёте — весь мысль, и он не просто изображал природу, а
заставлял ее раскрывать перед ним ее заветные и сокровенные тайны.

Андре Шенье был отчасти учителем Пушкина в древней классической поэзии;
и в элегии, означенной именем французского поэта, Пушкин многими прекрасными
стихами верно воспроизвел его образ. В превосходной пьесе «19 октября» мы
знакомимся с самим Пушкиным, как с человеком, для того, чтоб любить его, как
человека. Вся эта пьеса посвящена им воспоминанию об отсутствующих друзьях.
Многие черты в ней принадлежат уже к прошедшему времени: так, например,
теперь, когда уже вывелись восторженные юноши-поэты вроде Ленского (в
«Онегине»), никто не говорит «о Шиллере, о славе, о любви»; но пьеса от
этого тем дороже для нас, как живой памятник прошлого.

До какого состояния внутреннего просветления возвысился дух Пушкина в
последнее время, могут служить фактом две маленькие пьески — «Элегия» и «Три
ключа».

Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье;
Но, как вино, печаль минувших дней
В моей душе чем старе, тем сильней.
Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе
Грядущего волнуемое море.
Но не хочу, о друга, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать,
И, ведаю, мне будут наслажденья
Меж горестей, забот и треволненья:
Порой опять гармонией упьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь,
И, может быть, на мой закат печальной
Блеснет любовь улыбкою прощальной.

——

В степи мирской, печальной и безбрежной
Таинственно пробились три ключа:
Ключ юности, ключ быстрый и мятежный,
Кипит, бежит, сверкая и журча;
Кастальский ключ волною вдохновенья
В степи мирской изгнанников поит;
Последний ключ, холодный ключ забвенья —
Он слаще всех жар сердца утолит.

Заключим наш обзор мелких лирических пьес Пушкина мнением о них Гоголя,
— мнением, в котором, конечно, сказано больше и лучше, нежели сколько и как
сказали мы в целой статье нашей:

«В мелких своих сочинениях — этой прелестной антологии, Пушкин
разносторонен необыкновенно и является еще обширнее, виднее, нежели в
поэмах. Некоторые из этих мелких сочинений так резко ослепительны, что их
способен понимать всякой; но зато большая часть из них, и притом самых
лучших, кажется обыкновенною для многочисленной толпы. Чтоб быть способну
{353} понимать их, нужно иметь слишком тонкое обоняние, нужен вкус выше
того, который может понимать только одни слишком резкие и крупные черты.

• размышляя над сутью пафоса художественного произведения,
• задаваясь проблемами реализма и народности.

Литературные предшественники Пушкина

Для того чтобы перейти к анализу творчества великого русского поэта, Белинскому пришлось перекинуть мост из одной эпохи в другую, подробно разобрать творчество предшественников Пушкина –

Державина, Карамзина, Гнедича, Жуковского, Батюшкова.

В первых трех статьях Белинский говорил о развитии всей русской литературы, особенно подробно останавливаясь на творчестве Жуковского и Батюшкова.

В творчестве Жуковского он видел не только романтические, но и сентиментальные черты. Белинский охарактеризовал романтизм не столько как литературное направление, сколько как систему мировоззрения.

В Батюшкове критик видел непосредственного предшественника Пушкина.

«Что Жуковский сделал для содержания русской поэзии, то Батюшков сделал для ее формы: первый вдохнул в нее душу живу, второй дал ей красоту идеальной формы», – резюмировал критик.

И только начиная с четвертой статьи, автор переходит непосредственно к Пушкину.

Пушкинский пафос и метод поэт

В четвертной и пятой статьях о Пушкине Белинский размышляет об общих положениях творческого метода Пушкина, дает анализ лирических произведениях Пушкина.

Первая часть пятой статья о поэте посвящена проблемам критики. Вторая вводит понятие «пафоса», исследование которого, по мысли Белинского, является первейшей задачей критики.

Критик писал, что

пафос – это «осердеченная» идея, то есть, та идея, которая лежит в канве всего произведения, объединяя интеллектуальное и эмоциональное начала. Пафос является своеобразным катализатором творческого процесса.

Кроме того, чем ярче в пафосе проявляется дух времени, слитый с творческой индивидуальностью автора, тем больше значение для общества приобретает художник.

Белинский подчеркивал «аристократичность» пафоса Пушкина.

Если до Пушкина основной пафос творчества художников был обличительный, наставнический или романтический, то основным пафосом творчества Пушкина является художественность.

Поэзия Пушкина, по мысли автора, имеет ценность сама по себе, она не призвана учить или обличать.

«Пушкин был призван быть первым поэтом-художником Руси, дать ей поэзию как искусство, как художество».

Пушкинскому пафосу критик противопоставлял гоголевский, поскольку Гоголь является для него художником более социальным и отвечающим запросам современного общества.

Анализ поэм Пушкина у Белинского

Шестую и седьмую статьи критик посвятил поэмам Пушкина. Давая оценку «Руслану и Людмиле», он значительную часть материала отвел под описание журнальной полемики, возникшей после публикации поэмы, и ее историко-литературному значению, чем анализу художественной стороны текста.

При этом критик находится на стороне тех, кого новое творение Пушкина восхитило:

«В этой поэме все было ново: и стих, и поэзия, и шутка, и сказочный характер вместе с серьезными картинами».

Критик отмечал зрелость пушкинской поэмы и с восторгом цитировал лучшие стилистические находки молодого Пушкина, находя, однако, и определенные недостатки формы.

Поэма «Кавказский пленник» подверглась менее подробному анализу, поскольку Белинский счел ее еще «ученической». Однако, рассматривая образ Пленника, он находит в нем типические черты современника (впоследствии критика окрестит подобных людей «лишними»).

«Бахчисарайский фонтан» также был высоко оценен автором статьи, увидевшим в «восточной поэме» несравненный прогресс по сравнению с «кавказскими».

«Это произведение зрелого ума», – так писал критик.

Он подчеркнул и новизну тематики, и прекрасный язык Пушкина, отметив психологическую глубину поэмы, равную целому роману.

При характеристике «Цыган» автор больше внимания уделил этическим аспектам поэмы, размышляя над тем, что такое ревность. Он приходит к выводу, что ревность может преодолеть только истинно нравственный человек, и говорит, каким должно было быть поведение Алеко, если бы он соответствовал этим критериям.

Последние статьи Белинского о Пушкине

Парадоксальным оказалось восприятие Белинским трагедии Пушкина  «Борис Годунов» (десятая статья). Прекрасно зная эпоху Смутного времени, он дал оценку трагедии с точки зрения соответствия ее историзму. В частности, он высказал недовольство главным героем драмы, получившимся, по мнению критика, далеко не яркой личностью.

«А может ли существовать драма без сильного развития индивидуальностей и личностей?»

– восклицал критик.

Исходя из этого, он  характеризовал «Бориса Годунова» только как «драматическую хронику», но отнюдь не как трагедию.

Однако это не мешало ему восхищаться основной мыслью, высказанной в «Годунове». Белинский акцентировал внимание на роли народа в истории, особенно подчеркивая, как велика вышла роль народа в трагедии.

«Народ – еще одно действующее лицо»,

– фактически к такому выводу пришел критик.

О заключительной сцене, являющейся центром всей трагедии, он пишет:

«Превосходно окончание… <…> Это – последнее слово трагедии, заключающее в себе глубокую черту, достойную Шекспира… В этом безмолвии народа слышен страшный, трагический голос новой Немезиды, изрекающей суд свой…»

Заключительная статья о Пушкине писалась Белинским в спешке, когда он уже собрался покинуть «Отечественные записки», поэтому она более фрагментарна и эмоциональна. Зачастую критик не до конца объективен, находясь под большим воздействием произведений Пушкина, и излишне эмоционален. Однако это не помешало ему дать глубокий и всесторонний анализ «маленьких трагедий», сказок и повестей Пушкина.

Главной проблемой «Медного всадника» критик видел противопоставление «народа и личности». Явное звучание этой темы ему виделось и в «маленьких трагедия». Оценивая Моцарта, Сальери, Скупого рыцаря, Дон Гуана, он подчеркивал в них индивидуальность и яркость характеров. Особенно интересно рассмотрен образ Сальери, которого критик характеризовал как

«трагический талант, претендовавший на гениальность»

и сопоставляет его (отчасти) с Борисом Годуновым.

Отзываясь о сказках, критик отмечает их несомненную «народность» и восхищается стилистическими находками поэта.

Анализируя «Капитанскую дочку» и «Дубровского», критик дал высокую оценку Пушкину как художнику, прекрасно отразившему русский быт и национальные черты характера русского человека.

Пушкин как народный поэт

Анализируя произведения Пушкина в хронологическом порядке, Белинский приводит читателя к мысли, что Пушкин является подлинным народным поэтом.

Благодаря правдивому изображению жизни, Пушкин воплощает в своих произведениях все признаки народности и становится, по выражению критика,

«первым поэтом-художником».

Автор писал, что его поэзия

«удивительно верна русской действительности, изображает ли она русскую природу или русские характеры».

Таким образом, критик к признакам подлинной народности относил не столько предмет изображения, сколько точку зрения поэта на изображаемое.

Он подчеркивал, что Пушкин остается правдивым во всем, описывая любые проявления жизни и при изображении любого сословия. Однако при всем этом Белинский сетовал, что популярность пушкинских произведений не достигает общенародной широты.

Критик восклицает:

«Наш народ не знает ни одного своего поэта!».

Однако, признавая в общем заслуги Пушкина перед русской литературой, он отмечал, что творчество Пушкина является уже пройденным этапом в развитии отечественной литературы.

Причину Белинский видел в том, что творчеству поэта не хватает аналитической составляющей, стремления исследовать действительности, его творчество является «созерцательным», поскольку Пушкин является больше деятелем романтической эпохи, нежели реалистической.

Вам понравилось? Не скрывайте от мира свою радость — поделитесь

Книга: Сочинения Александра Пушкина. Статья пятая — Виссарион Белинский

Загрузка. Пожалуйста, подождите…

Белинский о романе Пушкина “Евгений Онегин” (статьи 8 и 9)

Говоря о романе в целом Белинский отмечает его историзм в воспроизведённой картине русского общества. “Евгений Онегин”, считает критик, есть поэма историческая, хотя в числе её героев нет ни одного исторического лица.

Далее Белинский называет народность романа. В романе “Евгений Онегин” народности больше, нежели в каком угодно другом народном русском сочинении… Если её не все признают национальною- то это потому, что у нас издавна укоренилось престранное мнение, будто бы русский во фраке или русская в корсете- уже не русские и что русский дух даёт себя чувствовать только там, где есть зипун, лапти, сивуха и кислая капуста. “Тайна национальности каждого народа заключается не в его одежде и кухне, а в его, так сказать, манере понимать вещи.”

Глубокое знание обиходной философии сделало “Онегина” и “Горе от ума” произведениями оригинальными и чисто русскими.

По мнению Белинского, отступления, делаемые поэтом от рассказа, обращения его самому себе, исполнены задушевности, чувства, ума, остроты; личность поэта в них является любящею и гуманною. “Онегина” можно назвать энциклопедией русской жизни и в высшей степени народным произведением”,- утверждает критик.

Критик указывает на реализм “Евгения Онегина”

“Пушкин взял эту жизнь, как она есть, не отвлекая от нее только одних поэтических ее мгновений; взял ее со всем холодом, со всею ее прозою и пошлостию”,- отмечает Белинский. “Онегин” есть поэтически верная действительности картина русского общества в известную эпоху.”

В лице Онегина, Ленского и Татьяны, по мнению критика, Пушкин изобразил русское общество в одном из фазисов его образования, его развития.

Критик говорит об огромном значении романа для последующего литературного процесса. Вместе с современным ему гениальным творением Грибоедова- “Горе от ума”, стихотворный роман Пушкина положил прочное основание новой русской поэзии , новой русской литературе.

Вместе с “Онегиным” Пушкина… “Горе от ума”… положили основание последующей литературе, были школою, из которой вышли Лермонтов и Гоголь.

Белинский дал характеристику образам романа. Так характеризуя Онегина, он замечает:

“Большая часть публики совершенно отрицала в Онегине душу и сердце, видела в нем человека холодного, сухого и эгоиста по натуре. Нельзя ошибочнее и кривее понять человека!.. Светская жизнь не убила в Онегине чувства, а только охолодила к бесплодным страстям и мелочным развлечениям… Онегин не любил расплываться в мечтах, больше чувствовал, нежели говорил, и не всякому открывался. Озлобленный ум есть тоже признак высшей натуры, потому только людьми, но и самим собою”.

Онегин- добрый малый, но при этом недюжинный человек. Он не годится в гении, не лезет в великие люди, но бездеятельность и пошлость жизни душат его. Онегин — страдающий эгоист… Его можно назвать эгоистом поневоле, считает Белинский, в его эгоизме должно видеть то, что древние называли рок, судьба.

В Ленском Пушкин изобразил характер, совершенно противоположный характеру Онегина, считает критик, характер совершенно отвлеченный, совершенно чуждый действительности. Это было, по мнению критика, совершенно новое явление.

Ленский был романтик и по натуре и по духу времени. Но в то же время “он сердцем милый был невежда”, вечно толкуя о жизни, никогда не знал ее. “Действительность на него не имела влияния: его и печали были созданием его фантазии”,- пишет Белинский. Он полюбил Ольгу, и украсил ее достоинствами и совершенствами, приписал ей чувства, и мысли которых у ней не было и о которых она и не заботилась. “Ольга была очаровательна, как все “барышни”, пока они еще не сделались “барынями”; а Ленский видел в ней фею, сельфиду, романтическую мечту, нимало не подозревая будущей барыни”,- пишет критик

Люди, подобные Ленскому, при всех их неоспоримых достоинствах, нехороши тем, что они или перерождаются в совершенных филистеров, или, если сохранят навсегда свой первоначальный тип, делаются этими устарелыми мистиками и мечтателями, которые так же неприятны, как и старые идеальные девы, и которые больше враги всякого прогресса, нежели люди просто, без претензий, пошлые. Словом, это теперь, самые несносные пустые и пошлые люди.

Татьяна, по мнению Белинского, — существо исключительное, натура глубокая, любящая, страстная. Любовь для нее могла быть или величайшим блаженством, или величайшим бедствием жизни, без всякой примирительной середины. При счастии взаимности любовь такой женщины- ровное, светлое пламя; в противном случае- упорное пламя, которому сила воли, может быть, не позволит прорваться наружу, но которое тем разрушительнее и жгучее, чем больше оно сдавлено внутри. Счастливая жена, Татьяна спокойно, но тем не менее страстно и глубоко любила бы своего мужа, вполне пожертвовала бы собою детям, но не по рассудку, а опять по страсти, и в этой жертве, в строгом выполнении своих обязанностей нашла бы свое величайшее наслаждение, свое верховное блаженство “Это дивное соединение грубых, вульгарных предрассудков с страстию к французским книжкам и с уважением к глубокому творению Мартына Задеки возможно только в русской женщине. Весь внутренний мир Татьяны заключался в жажде любви, ничто другое не говорило ее душе, ум ее спал…”,- писал критик.

По мнению Белинского, для Татьяны не существовал настоящий Онегин, которого она не могла ни понимать, ни знать, по этому что она и саму себя так же мало понимала и знала, как и Онегина.

“Татьяна не могла полюбить Ленского и еще менее могла полю бить кого-нибудь из известных ей мужчин: она так хорошо их знала, и они так мало представляли пищи ее экзальтированному, аскетическому воображению… ”,- сообщает Белинский.

“Есть существа, у которых фантазия имеет гораздо более влияния на сердце… Татьяна была из таких существ”,- утверждает критик.

После дуэли, отъезда Онегина и посещения Татьяной комнаты Онегина “она поняла наконец, что есть для человека интересы, есть страдания и скорби, кроме интереса страданий и скорби любви… И поэтому книжное знакомство с этим новым миром скорбей если и было для Татьяны откровением, эго откровение произвело на нее тяжелое, безотрадное и бесплодное впечатление. Посещения дома

Онегина и чтение его книг приготовили Татьяну к перерождению из деревенской девушки в светскую даму, которое так удивило и поразило Онегина”. “Татьяна не любит света и за счастие почла бы навсегда оставить его для деревни; но пока она в свете — его мнение всегда будет её идолом и страх его суда всегда будет ее добродетелью… Но я другому отдана, — именно отдана, а не отдалась! Вечная верность таким отношениям, которые составляют профанацию чувства и чистоты женственности, потому что некоторые отношения, не освящаемые любовью, в высшей степени безнравственны… Но у нас как-то все это клеится вместе: поэзия — и жизнь, любовь — и брак по расчету, жизнь сердцем — и строгое исполнение внешних обязанностей, внутренне ежечасно нарушаемых. женщина не может презирать общественного мнения, но может жертвовать им скромно, без фраз, без самохвальства, понимая всю великость своей жертвы, всю тягость проклятия, которое она берет на себя”,- пишет Белинский.
Литература: В. Г. Белинский. Статьи 8 и 9

Конспектирование статей В. Г. Белинского «Сочинения Александра Пушкина»

Конспектирование складывается из нескольких этапов:

1. Ознакомительный этап. Вся статья вни­мательно прочитывается, во время чтения делаются пометки на полях (простым карандашом) – отмечаются основные положения, аргументы, особо выделя­ются важные и точные определения, которые потом
включаются в конспект.

После прочтения вырисовывается общий план ста­тьи, который сначала надо записать на черновике, а потом пункты плана перенести на поля чистовика конспекта.

2. Составление конспекта. Статья вторич­но прочитывается по разделам и конспектируется, т. е. кратко излагаются своими словами содержание разде­ла, основные его мысли, утверждения, определения (тезисы, положения) и доводы. Наиболее яркие и точ­ные формулировки или цитируются в контексте своего предложения, или целиком включаются в конспект как цитаты. Таким образом конспектируется каждый раз­дел статьи.

3. Завершающий этап. Статья ещё раз просматривается, потом прочитывается конспект, сопоставляется со статьёй. Пропущенные мысли (краткие) записываются па полях, а значительные – в конце конспекта.

В. Г. Белинский. «Сочинения Александра Пушкина»

Статья восьмая

«Евгений Онегин»

План

I. Место романа в творчестве Пушкина.

II. «Евгений Онегин» есть поэма историческая».

III. «Евгений Онегин» – «национально-русское произведение».

IV. «Онегин» есть поэтически верная действительности картина русского общества в известную эпоху».

V. Образ Онегина.

1. Характерные черты личности героя.

2. Отношение Онегина к Татьяне.

3.Дальнейшая судьба главного героя романа.

VI. Образ Ленского.

1. «Романтик и по натуре и по духу времени».

2. Ленские теперь – «самые пустые и пошлые люди».

I. В начале статьи Белинский, говоря о месте и зна­чении романа в творчестве писателя, отмечает, что «Онегин» есть самое задушевное произведение Пушкина. В этом романе более, чем в других сочинениях, отразилась «личность поэта»: «Здесь вся жизнь, вся душа, вся любовь его; здесь его чувства, понятия, иде­алы. Оценить такое произведение – значит оценить самого поэта во всём объёме его творческой деятель­ности» – так утверждает критик неразрывную связь личности Пушкина и его творения.

II. Белинский называет «Евгения Онегина» «поэ­мой исторической в полном смысле слова, хотя в числе её героев нет ни одного исторического лица». Кри­тик объясняет это утверждение тем, что «прежде все­го в «Онегине» мы видим поэтически воспроизведён­ную картину русского общества, взятого в одном из интереснейших моментов его развития». Это «поэма историческая» и потому, что «в ней Пушкин является не просто поэтом только, но и представителем впервые
пробудившегося общественного самосознания». Кри­тик даёт понять, что историческая атмосфера присут­ствует во всех эпизодах и картинах романа, в обрисов­ке основных героев и второстепенных персонажей.

III. Белинский определяет роман «Евгений Онегин» как «произведение в высшей степени художественное», народное, «в высшей степени оригинальное и нацио­нально-русское». Только «с Пушкиным русская поэ­зия из робкой ученицы явилась даровитым и опытным мастером». Белинский считает, что «первая истинно национально-русская поэма в стихах была и есть –
«Евгений Онегин». Критик иронизирует над теми, кто смешивает «народность» с «простонародностью», или псевдонародностью, сводившейся к внешнему изобра­жению отдельных сторон «низкого быта», высмеивает славянофильский национализм с его «лапотно-сермяжными мнениями» о том, будто бы прогресс русской жизни со времён Петровских реформ есть отступление от русской национальности и народности, «будто бы русский во фраке или русская в корсете – уже не рус­ские и что русский дух даёт себя чувствовать только
там, где есть зипун, лапти, сивуха и кислая капуста». Белинский называет такое представление о народно­сти «маниловщиной». Для подтверждения своих мыслей критик приводит слова Гоголя: «Истинная нацио­нальность состоит не в описании сарафана, но в самом духе народа. Поэт даже может быть и тогда национа­лен, когда описывает совершенно сторонний мир, но
глядит на него глазами своей национальной стихии, глазами всего народа…» Пушкин, отмечает Белинский, умел «разгадать тайну народной психеи», а значит, умел «равно быть верным действительности при изо­бражении и низших, и средних, и высших сословий». Критик подчёркивает, что «великий национальный по­эт равно умеет заставить говорить и барина и мужика их языком». Итак, по словам Белинского, «тайна национальности каждого парода заключается не в его одежде и кухне, а в его, так сказать, манере понимать вещи», в правдивом изображении действительности. Если изображение жизни верно, то и народно.

IV. Важнейшим принципом реализма критик счи­тает всесторонность (универсализм) и правдивость; «Он взял эту жизнь, как она есть, не отвлекая от неё только одних поэтических её мгновений; взял её со всем холодом, со всею её прозою и пошлостию».

Утверждая, что «„Онегин” есть поэтически верная действительности картина русского общества в из­вестную эпоху», Белинский далее делает экскурс в прошлое, прослеживая, как со времён Петра Вели­кого развивался в России класс дворянства, как пре­вращался он – в лице лучших своих представителей – в носителя просвещения и прогресса. Передовые дво­ряне сформировались отдельно «от массы народа по своему образу жизни». 1812 год потряс Россию, «про­будил её спящие силы и открыл в ней новые, дотоле не известные источники сил», «возбудил народное со­знание и народную гордость и всем этим способство­вал зарождению публичности, как началу обществен­ного мнения».

V. В романе «Пушкин изобразил русское общество в одном из фазисов его образования, его развития» «в лице Онегина, Ленского и Татьяны», т. е. взяты чув­ствующие и мыслящие герои, а не вообще представи­тели дворян. Белинский пишет о Пушкине: «Он лю­бил сословие, в котором почти исключительно выра­зился прогресс русского общества и к которому
принадлежал сам, – и в «Онегине» он решился пред­ставить нам внутреннюю жизнь этого сословия, а вме­сте с ним и общество в том виде, в каком оно находи­лось в избранную им эпоху…» 1. С аристократизмом Онегина критик связывает его лучшие качества: ум, естественность, искренность, бескорыстие, доброту, благородство, преданность вы­соким мечтаниям, силу чувства, недовольство собою и окружающей жизнью. Онегин – человек «света», но человек с недюжинными задатками. Вся трагедия его в том, что нет для него условий развернуться, обнаружить себя: «…бездеятельность и пошлость жизни душат его; он даже не знает, чего ему надо, чего ему хочется; но он знает, и очень хорошо знает, что ему не надо, что ему не хочется того, чем так довольна, так счастлива самолюбивая посредственность». Было бы неверно обвинять героя в безнравственности, «совер­шенно отрицать в Онегине душу и сердце, видеть в нём человека холодного, сухого и эгоиста по натуре». Бе­линский пишет: «Светская жизнь не убила в Онегине чувства, а только охолодила к бесплодным страстям и мелочным развлечениям». Неудовлетворённость, ра­зочарованность, озлобленный ум – свидетельства то­го, насколько герой выше светского общества. Критик подчёркивает, что не натура, не страсти, не заблуж­дения и предрассудки сделали Онегина таким, а вре­мя, век, воспитание. Неумение найти смысл жизни, применить свои богатые силы – это болезнь века, со­циальная трагедия; её корни – в уродливости совре­менной эпохи, типичным представителем которой и яв­ляется Онегин. Не случайно Белинский, говоря об эгоизме героя, делает существенную оговорку: «стра­дающий эгоист», «эгоист поневоле». Это точная фор­мула. Жизнь Онегина – это страдание, но «страдание истинное, без котурна, без ходуль, без драпировки, без фраз». Томящее Онегина после путешествия чувство – «тоска, тоска!», под которой спрятано глубокое и истинное страдание честной, умной, открытой к доб­ру личности, – передавало драму передовых людей того времени. В то же время Белинский понимает, что нравственные страдания героя – показатель великого общественного пробуждения. Вот почему появление типа Онегина, который Пушкин открыл в русской действительности, есть «акт сознания русского общества», этап его духовного развития.

2. Характер Онегина Белинский рассматривает в его развитии. Говоря о встрече героя с Татьяной в деревне, критик подчёркивает как определяющую черту в поведении Евгения неподдельное и безуслов­ное благородство. Онегин перерождается под влияни­ем своей любви к Татьяне, о чём свидетельствует его послание: «Письмо Онегина к Татьяне горит страстью; в нём уже нет иронии, нет светской умеренности, светской маски… он бросился в эту борьбу… со всем безумством искренней страсти, которая так и дышит в каждом слове его письма». Роман оканчивается от­поведью Татьяны, и «читатель навсегда расстаётся с Онегиным в самую злую минуту его жизни…»

3. Рассуждая о развитии образа героя в дальней­шем, Белинский не исключает возможности его духов­ного возрождения. Об этом говорят следующие мно­гозначительные строки: «Что сталось с Онегиным по­том? Воскресила ли его страсть для нового, более со­образного с человеческим достоинством страдания? Или убила она все силы души его, и безотрадная тос­ка его обратилась в мёртвую, холодную апатию? – Не знаем, да и на что нам знать это, когда мы знаем, что силы этой богатой натуры остались без приложения, жизнь без смысла, а роман без конца?» Дальнейшее развитие личности Онегина критик ставил в зависи­мость от жизненных обтоятельств, в которых он мог бы оказаться. «Онегин – характер действительный, в том смысле… что он мог быть счастлив или несчаст­лив только в действительности и через действитель­ность».

Белинский считает, что в незавершённости произве­дения – глубокий и много говорящий смысл, что ро­ман «без конца» был предопределён самой жизнью, ибо развязка событии не была ещё дана историей. В то же время роман закончен: «…поэт, благодаря сво­ему творческому инстинкту, мог написать полное и оконченное сочинение… и умел остановиться именно там, где роман сам собою чудесно заканчивается и развязывается, – на картине потерявшегося, после объяснения с Татьяною, Онегина».

VI. «В Ленском Пушкин изобразил характер, совершенно противоположный характеру Онегина, ха­рактер совершенно отвлечённый, совершенно чуждый действительности». Ленский был «романтик и по на­туре и по духу времени… Это было существо, доступ­ное всему прекрасному, высокому, душа чистая и бла­городная». Но в то же время критик отмечает в нём полнейшее незнание жизни, оторванность от неё: «…вечно толкуя о жизни, никогда не знал её». Лен­ский полюбил Ольгу, видя в ней «романтическую меч­ту, нимало не подозревая будущей барыни». Критик заключает, что «люди, подобные Ленскому… или пе­рерождаются в совершенных филистеров, или… делаются… устарелыми мистиками и мечтателями… Ленские не перевелись и теперь; они только переродились. В них уже не осталось ничего, что так обаятельно прекрасно было в Ленском… Словом, это теперь самые несносные, самые пустые и пошлые люди».

В. Г. Белинский. «Сочинения Александра Пушкина»

Статья девятая

«Евгений Онегин»

(Окончание)

План

I. Образ Татьяны.

1. Окружающая обстановка, условия, в которых воспи­тывалась героиня.

2. «Существо исключительное» в своей среде.

3. Тип русской женщины.

4. Развитие образа.

5. Последнее объяснение с Онегиным.

II. «Евгений Онегин» – «энциклопедия русской жизни».

III. Общественное и литературное значение романа.

I. Белинский говорит о величии подвига Пушкина, которое заключается в том, что «…он первый поэтиче­ски воспроизвёл, в лице Татьяны, русскую женщину».

1. Критик останавливает внимание на положении женщины в России, на нравственной атмосфере, в ко­торой родилась и выросла Татьяна. Однообразие и пошлость жизни исказили естественную и живую натуру пушкинской героини. Жизнь Татьяны – тоже страдание, ибо весь её облик, её чувства и мысли на­ходятся в противоречии с окружающим её миром.

2. «Но среди этого мира нравственно увечных яв­лений» Татьяна – «колоссальное исключение», «нату­ра гениальная, не подозревающая своей гениально­сти». Критик говорит о цельности натуры героини, которой чужды внутренние противоречия. «Натура Та­тьяны не многосложна, но глубока и сильна… Татьяна создана как будто вся из одного цельного куска, без всяких приделок и примесей. Вся жизнь её проникну­та тою целостностью, тем единством, которое в мире искусства составляет высочайшее достоинство художе­ственного произведения». Татьяна – «это редкий, пре­красный цветок, случайно выросший в расселине ди­кой скалы…»

3. При всей своей исключительности Татьяна – «тип русской женщины». «Натура глубокая, любящая, страстная», сумевшая остаться «естественною, простою» среди искусственности и уродливости окружавшей её действительности, она воплотила в себе лучшие стороны русского национального характера. Для Белинского, как и для Пушкина, Татьяна – «милый идеал». Вместе с тем критик не отрывает её образ от реальной действительности, не возвышает, не идеали­зирует её. «Весь внутренний мир Татьяны заключался в жажде любви… ум её спал…»

4. Существо глубоко чувствующее, но замкнутое, Татьяна полюбила не Ленского, которого хорошо зна­ла, а «окружённого тайною» Онегина. В искреннем, привлекающем своей непосредственностью письме сказалась вся Татьяна с её «экзальтированным вооб­ражением»: здесь и «великодушные движения серд­ца», и благородный, но наивный порыв. Анализируя развитие образа Татьяны, Белинский отмечает, что пробуждение ума произошло у героини после посещения ею опустелого дома Онегина. Это место критик относит «к лучшим местам поэмы и драгоценнейшим сокровищам русской поэзии». Критик далее разъясня­ет свою мысль: «…в Татьяне наконец совершился акт сознания; ум её проснулся. Она поняла наконец, что есть для человека интересы, есть страдания и скорби, кроме интереса страданий и скорби любви». Правда, открывшийся Татьяне мир остался ей чуждым, и всё же прикосновение к нему и чтение книг Онегина «при­готовили Татьяну к перерождению из деревенской девочки в светскую даму, которое так удивило и пора­зило Онегина».

5. Анализируя последнюю встречу пушкинских героев, критик размышляет о том, что поведение Татья­ны соответствует логике развития её характера: в тех обстоятельствах, в которые она попала, она не могла поступить иначе. «Жизнь женщины по преимуществу сосредоточена в жизни сердца; любить – значит для неё жить, а жертвовать – значит любить. Для этой роли создала природа Татьяну; но общество пересоз­дало её…»

П. Критик отмечает, что Пушкин в своей поэме «умел коснуться так многого, намекнуть о столь мно­гом, что принадлежит исключительно к миру русской природы, к миру русского общества!». Белинский го­ворит также, что «отступления, делаемые поэтом от рассказа, обращения его к самому себе, исполнены необыкновенной грации, задушевности, чувства, ума, остроты; личность поэта в них является такою любящею, такою гуманною». Всё это даёт критику основа­ние сделать вывод: «„Онегина” можно назвать энцик­лопедией русской жизни и в высшей степени народ­ным произведением».

III. В восьмой статье Белинский пишет: «Не говоря уже об эстетическом достоинстве «Онегина», – эта поэма имеет для нас, русских, огромное историческое и об­щественное значение». В конце данной статьи критик уточняет: поэма эта – «акт сознания для русского об­щества». Произведение Пушкина было фактором про­буждения и активизации самосознания передовых людей. Критик размышляет о том, что в «Онегине» мно­гое устарело теперь», что русское общество растёт «и обгоняет «Онегина». Однако, несмотря на это, «как бы далеко оно ни ушло, но всегда будет оно любить эту поэму, всегда будет останавливать на ней испол­ненный любви и благодарности взор…»

Роман Пушкина, указывает Белинский, оказал ог­ромное влияние на современную и последующую лите­ратуру: «Без «Онегина» был бы невозможен «Герой нашего времени», так же как без «Онегина» и «Горя от ума» Гоголь не почувствовал бы себя готовым на изображение русской действительности, исполненное такой глубины и истины».

Литература

Озеров Ю. А. Раздумья перед сочинением. (Практические советы поступающим в вузы): Учебное пособие. – М.: Высшая школа, 1990. – С. 99–100, 107–114.

Оценка творчества Пушкина Белинским: образы Пушкина

Знаменитый критик Белинский относится к гениям литературной критики, анализ и оценки которого во многом определили литературный процесс следующих поколений. Белинский всегда выделял творчество русского поэта А.С. Пушкина, с тщательностью изучая его произведения.

Именно благодаря трактовке популярного романа Пушкина «Евгений Онегин» критик достиг высшего уровня социологического анализа в литературе.

На примере русского поэта ему было легко и интересно изучать художественные особенности литературы, которая в период творчества Пушкина по-настоящему расцвела и преобразилась.

Отношение Белинского к творчеству Пушкина

Прежде всего, Белинский ценил то, что в своей поэзии Пушкин поднимает грандиозные и вечные вопросы, которые имеют прямое отношение к русской жизни и русскому народу, его менталитету. Именно поэтому творчество поэта имело большую силу в то время, когда он творил, и не теряет ценности и для современного мира.

Белинский отмечал, что выразительность и лиричность поэзии Александра Сергеевича – это не только дань поэтическому таланту, важным было то, что поэт сумел его совмещать с глубоко нравственными мотивами и гуманистическими идеалами.

По его мнению, удивительным было то, что сам Пушкин смог подняться над предрассудками собственного сословия, и посмотреть на них трезво, а значит – и критически. Особенно явно это прослеживается в «Евгении Онегине», так как и Онегин, и Татьяна – это представители знати, но какими же разными их изобразил поэт.

Белинский ценил то, что образы, созданные Пушкином, не представляются воздушными и неосязаемыми, они – живые и настоящие, и это при том, что показаны с такой поэтической выразительностью и необходимым для полноценности литературы художественным вымыслом.

Правдивый образ русского общества в романе

Критик отмечает, что со стороны поэта было подвигом так смело и правдиво изобразить русское общество того времени на примере холодного, эгоистичного светского франта Евгения Онегина.

Но на этом восхищение Белинского не заканчивается, он был потрясен тем, как реалистично и одновременно поэтически воспроизведен образ русской женщины в лице Татьяны Лариной.

Поэтом умело показано, что жизнь женщина сосредоточена в жизни сердца, но к сожалению, общество заставило ее искать наиболее драматический выход для своей натуры, чтобы любить – ей необходимо всем жертвовать.

Настолько реальное, но при этом художественно воспетое изображение русской женщины, привело в восторг Белинского, так как в русской литературе это было сделано впервые, и при этом – настолько гениально.

Белинский восхищался изящной формой поэзии Пушкина, он часто говорил в своих «пушкинских» статьях о точности и необычайной выразительности его стихотворений, которая не теряет глубокого смысла и нравственного характера от эстетической красоты.

В этом и состоял феномен творчества Александра Сергеевича, земные и гуманистические темы его поэзии подняты в такой выразительной и по-настоящему воздушной форме, которые восхищают читателей своей красотой и гениальностью, но от этого не теряют ценности для человеческого сердца и души.

Нужна помощь в учебе?

Предыдущая тема: Автор на страницах Евгения Онегина: воплощение идеалов Пушкина
Следующая тема:&nbsp&nbsp&nbspЛермонтов: судьба поэта, основные мотивы лирики

В. Г. Белинский, Д. И. Писарев, Ф. М. Достоевский

• Сочинения
• По литературе
• Пушкин
• Критика о романе Евгений Онегин

Роман А.С. Пушкина «Евгений Онегин» стал ярким литературным событием 1833 года, когда он впервые вышел отдельным изданием. Он сразу привлёк внимание критиков различных направлений. Современники живо спорили о художественной ценности вышедшего романа, о таланте Пушкина и о новом литературном направлении – реализме.

Подробную статью о романе «Евгений Онегин» написал известный русский критик В.Г. Белинский. Он очень интересовался творчеством Пушкина, что послужило поводом для создания целого цикла статьей. В статье, посвящённой «Евгению Онегину», Белинский рассуждает об основных принципах реализма, воплощённых в романе. Важнейшими чертами романа Белинский называет его народность и историчность. Причём народность критик понимает широко: это и простой и понятный всем язык, и изображение русской народной жизни, и включение элементов народного творчества. В то же время историчность «Евгения Онегина» заключается не в том, что в нём изображаются какие-либо исторические личности или события, а в том, что в романе представлен определённой этап развития русского общества. Белинский считал, в романе Пушкина нашла отражение широкая панорама общественной жизни, поэтому роман носит энциклопедический характер.

Положительную оценку роману Пушкина дал Н.А. Полевой в статье «Евгений Онегин». Он согласился с Белинским относительно того, что это произведение пропитано народным духом. Также Полевой отметил, что роман «Евгений Онегин» – это самое яркое воплощение русской национальной литературы.

Спорную оценку дал в своей статье любомудр И.В. Киреевский. Он говорил о том, что первые пять глав романа пусты, бессмысленны, излишне отдают байроническим духом. Но в то же время Киреевский отмечал живописность, задумчивость и беспечность манеры Пушкина, а характер Татьяны Лариной он считал одним из лучших когда-либо созданных поэтом.

Однако были и отрицательные отзывы. Так, И.И. Надеждин в своей статье негативно отозвался о романе «Евгений Онегин». Он не соглашался с мнением Белинского и Полевого в том, что роман построен на принципах народности и историчности. Надеждин отвергал мысль о том, что произведение реалистично. Напротив, он считал, что «Евгений Онегин» – это «плод досугов фантазии», всего лишь пародия на жизнь. Критик назвал его ненастоящим романом, в нём не прослеживается цельности сюжета и замысла.

Таким образом, современники А.С. Пушкина живо отреагировали на выход романа «Евгений Онегин». В целом, критические отклики были положительными, в них акцентировалось внимание на силе таланта Пушкина. «Евгений Онегин» – одно из первых произведений русского реализма.

Вариант 2

Мнения современников разделились – одни яро критиковали творчество Пушкина, другие, наоборот, хвалили. Но те и другие отмечали талантливость поэта.

Но все при этом активно читали. Ждали появления новых глав. Они отмечали прелесть стихов поэта, но им не нравилась некоторая его небрежность. Они считали, что он это делает специально, чтобы их позлить.

Некоторые критики отмечали отсутствие какого-либо плана. Им не нравились многочисленные отступления поэта. Они находили их утомительными. Вообще высказались, что писал всё, что приходило на ум, нисколько не напрягал воображение.

Называют Пушкина Рафаэлем в поэзии, и тут же сетуют, что он отвлекает читателей от мысли изложения.

Отмечают лёгкость стиха Пушкина на русском языке, звучание рифмы. Признают исключительное дарование поэта, его победу над синтаксисом. И тут же «кусают» за небрежность, употребление простонародных слов и выражений.

Один из критиков отмечал, что Пушкин чувствовал внутреннюю пустоту Онегина. И поэтому, не знакомил коротко с ним читателей. Он не дал конкретного описания портрета. Но в Онегине могут себя узнать тысячи молодых людей того времени. Настолько образ собирательный.

Критик Надеждин назвал стихи Пушкина «новым перлом» в российской литературе. Отмечает, что каждая глава «Евгения Онегина» являет собой целую эпоху. Но заканчивается роман «почти насильственно». Не хватает целой главы. О.

А мне кажется, наоборот, так интереснее читать. Прочёл главу – закончил мысль. Через какое-то время начинаешь читать новую, и не надо вспоминать, что же там было в предыдущей главе.

Даже известный польский поэт Адам Мицкевич тоже решил покритиковать Пушкина в каком-то французском журнале. Но критика хорошая, позитивная. Он сравнивает его с Байроном, что поэт выдаёт роман на суд читателей отдельными главами, как и Байрон в своём «Дон-Жуане».

В начале «Евгения Онегина» Пушкин сильно ему подражает. А в конце романа находит свой собственный стиль, становится оригинальным. Мицкевич отмечает реалистичность героев романа.

В журнале «Библиотека для чтения» в рецензии на «Евгения Онегина» отмечается тот факт, что его читают во всех закоулках огромной России. Его читают люди всех сословий, кто умеет читать. Некоторые фразы, говоря современным языком, «ушли в народ». Каждый помнит наизусть несколько четверостиший.

Критик Белинский о — поэма историческая, хотя читатель не встречает ни одного конкретного исторического лица. Это грустное противоречивое произведение.

Онегин – молодой человек, обладающий огромным духовным потенциалом. Но уже в 30 лет похож на старика, безжизненный, ничем не интересующийся. В конце романа он вроде немного воскресает к жизни.

«Евгений Онегин» — роман для народа и о народе. Белинский отмечает реалистичность романа. Его знаменитая фраза о романе, как о «энциклопедии русской жизни» делает его народным произведением.

Татьяна и Ленский – прекрасные образцы людей. Благородные, но именно поэтому, они чужды окружающим людям. Они с ними духовно не связаны. Среди своих они враги, дома – как в неприятельском лагере. Поэтому, они и погибают. Один физически, другой – морально.

Белинский считает роман – «поэмой несбывшихся надежд».

Роман не понимали, но всё-же его ждали и быстро читали, перечитывали, критиковали. Молодое поколение, которое выросло на «Евгении Онегине», повзрослев, стало, наконец, понимать глубокий смысл романа.

Значение романа рассматривается в контексте истории литературных типов и в истории творчества Пушкина. Роман – это точное отражение жизни России той определённой эпохи. И через роман, его героев, Пушкин транслирует читателям свои взгляды на жизнь.

Белинский характеризует Онегина, можно сказать – он заступается за него. Публика однобоко оценила Онегина, как холодного, сухого эгоиста. Так нельзя судить о людях. Онегин не растерял человеческих чувств, он просто натура сдержанная, скрытая. Сам в себе. Одним словом – интроверт.

Ленский, по утверждению Белинского, совершенная противоположность Онегину. Витает в облаках.

Некоторые критики сравнивают «Евгения Онегина» с музыкой. С определённым родом произведений, называемых «каприччио».

На мой взгляд, самая лучшая критика в адрес романа, а точнее, Онегина «шалун с умом, ветреник с сердцем, он нам знаком, мы любим его». Критики узнают себя в Онегине. Они такие же повесы и любители женских ножек. Им просто обидно, что Пушкин писал не о них. Они завидуют Онегину.

1. Ф.М. Достоевский
2. Собр. соч. в 15 тт.
3. Т. 14

С. 425. «Пушкин есть явление чрезвычайное ~ сказал Гоголь».

— Достоевский цитирует начало статьи Гоголя «Несколько слов о Пушкине» (1832. Напечатана в 1835 г. в сборнике «Арабески», ч. 1). У Гоголя далее следовало: «…это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет».

С. 428. …из четырнадцати классов, на которые разделено образованное русское общество

— В 1722 г. Петром I была утверждена «Табель о рангах…», согласно которой русское служилое сословие было разделено на четырнадцать разрядов (чинов) — от канцлера до коллежского регистратора (см.:
Шепелев А. Е.
Отмененные историей. Чины, звания и титулы в Российской империи. Л., 1977. С. 11—12).

С. 428. …живущими «без закона»…

— См. ниже.

С. 428. …женщина, «дикая женщина», по выражению одного поэта…

— В черновом автографе было вписано продолжение: «нашего. Дайте мне женщину, дикую женщину». Возможно, имеются в виду слова поэта Я. П. Полонского из его статьи «По поводу последней повести графа Л. Н. Толстого „Казаки“» (Письмо к редактору «Времени»): «Я был также на Кавказе, также испытал на себе страсть к полудикой женщине…» (Время. 1863. № 3. Отд. II. С. 96).

С. 428. Оставь нас, гордый человек;

//
Мы дики, нет у нас законов, // Мы не терзаем, не казним.
— Слова Старика из поэмы Пушкина «Цыганы» (1824), обращенные к Алеко.

С. 429. Зачем, как тульский заседатель, // Я не лежу в параличе?

— Цитата из «Путешествия Онегина».

722

С. 429. Бес благородный скуки тайной.

— Цитируется стихотворение Некрасова «Отрадно видеть, что находит…» (1845):

Отрадно видеть, что находит Порой хандра и на глупца, Что иногда в морщины сводит Черты и пошлого лица Бес благородный скуки тайной…

С. 430. Не такова Татьяна ~ это апофеоза русской женщины…

— Это понимание образа Татьяны является развитием и углублением сказанного о ней Белинским, в его девятой пушкинской статье. Критик утверждал: «…едва ли не выше подвиг нашего поэта в том, что он первый поэтически воспроизвел, в лице Татьяны, русскую женщину…» (
Белинский В. Г.
Полн. собр. соч. М., 1955. Т. 7. С. 473). Писал он и о замечательных свойствах натуры Татьяны: «Вся ее жизнь проникнута тою целостностью, тем единством, которое в мире искусства составляет высочайшее достоинство художественного произведения». «…Татьяна — существо исключительное, натура глубокая…» (там же. С. 482—484). О расхождении Достоевского с Белинским в оценке решения Татьяны в последней сцене романа см. ниже, примеч. к с. 433.

Образ Татьяны привлекал внимание Достоевского и ранее. В статье «Книжность и грамотность» (1861) содержалась хоть и краткая, но очень высокая оценка: «…тип единственный до сих пор в нашей поэзии, перед которым с такой любовью преклонилась душа Пушкина как перед родным русским созданием…» (наст. изд. Т. 11. С. 95). См.: Фридлендер Г. М.

У истоков почвенничества (Ф. М. Достоевский в журнале «Светоч») // «Известия АН СССР». Серия литературы и языка. 1971. № 5. С. 407.

С. 430. …и ей предназначил поэт высказать мысль поэмы в знаменитой сцене последней встречи Татьяны с Онегиным.

— Имеются в виду строфы —XLVII в восьмой главе «Евгения Онегина». В «Подростке» (1875) Достоевский писал: «…у великих художников в их поэмах бывают иногда такие больные сцены, которые всю жизнь потом с болью припоминаются,— например, последний монолог Оттело у Шекспира, Евгений у ног Татьяны…» (наст. изд. Т. 8. С. 382).

С. 430. Можно даже сказать ~ кроме разве образа Лизы в «Дворянском гнезде» Тургенева.

— На полях наборной рукописи речи о Пушкине эта фраза была вписана Достоевским и имела продолжение: «…и Наташи в „Войне и мире“ Льва Толстого». Затем эти слова были вычеркнуты и не вошли в печатный текст. Но вся эта фраза была полностью произнесена Достоевским в речи 8 июня. Н. Н. Страхов свидетельствовал: «При имени Тургенева зала, как всегда, загрохотала от рукоплесканий и заглушила голос Федора Михайловича. Мы слышали, как он продолжал: «…и Наташи в „Войне и мире“ Толстого». Но никто в зале не мог их слышать, и он должен был остановиться, чтоб переждать, когда утихнет вновь и вновь подымавшийся шум. Когда он стал продолжать речь, он не повторил этих заглушённых слов и потом выпустил их в печати, так как они действительно не были произнесены во всеуслышание» (Достоевский в воспоминаниях современников. М., 1964. Т. II. С. 351).

«Дворянское гнездо» Достоевский ценил выше всех романов Тургенева. В «Дневнике писателя» за 1876 г. упоминания этого романа Тургенева связаны с размышлениями о Пушкине. В февральском выпуске Достоевский утверждал, что все вековечное и прекрасное в типах Гончарова и Тургенева («Обломов» и «Дворянское гнездо») от того, что «они

723

в них соприкоснулись с народом», и поставил это в прямую зависимость от поворота к народу, который совершил Пушкин (см. наст. изд. Т. 13. С. 44). См. также о Татьяне, женщинах Тургенева и Толстого в июльско-августовском выпуске «Дневника» за 1876 г. ( там же. С. 88—89). И. С. Аксаков писал. О. Ф. Миллеру 17 августа 1880 г. о реакции Анненкова и Тургенева на речь Достоевского: «Скажу, впрочем, что оба они, особенно Тургенев, были отчасти (и даже не отчасти, а на две трети) подкуплены упоминанием о Лизе

Тургенева. 1 Ив. Сергеевич вовсе этого от Достоевского не ожидал, покраснел и просиял удовольствием. <…> Некоторые тогда же подумали, что со стороны Достоевского это было своего рода captatio benevolentiae (заискивание —
лат.
). Это несправедливо. Ровно дней за двенадцать <…> Достоевский в разговоре со мною о Пушкине повторил почти то же, что потом было им прочтено в „Речи“ и также упомянул о Лизе Тургенева, прибавив, впрочем, при этом, что после этого Тургенев ничего лучшего не написал…» (Литературное наследство. М., 1973. Т. 86. С. 514).

С. 430. …Онегин совсем даже не узнал Татьяну ~ может быть, принял ее за «нравственный эмбрион».

— Ср. со словами Белинского из девятой статьи о Пушкине: «Немая деревенская девочка с детскими мечтами — и светская женщина, испытанная жизнию и страданием, обретшая слово для выражения своих чувств и мыслей: какая разница! <…> Да это уголовное преступление — не подорожать любовию нравственного эмбриона!» (
Белинский В. Г.
Полн. собр. соч. М., 1955. Т. VII. С. 499).

С. 430. Если есть кто нравственный эмбрион ~ сам, Онегин…

— Д. И. Писарев также писал в статье «Пушкин и Белинский» (1865): «Наконец отвращение Онегина к упорному труду <…> составляет симптом очень печальный, по которому мы уже заранее имеем право предугадывать, что Онегин навсегда останется эмбрионом» (
Писарев Д. И.
Сочинения. М., 1956. Т. III. С. 314).

С. 430. …«постигал душой все ее совершенства».

— У Пушкина:

Внимать вам долго, понимать Душой все ваше совершенство. («Евгений Онегин», гл. восьмая, строфа XXXII — «Письмо Онегина к Татьяне»)

С. 430. …в этих мировых страдальцах так много подчас лакейства духовного!

Ср. также ниже:
…рабство и лакейство души
перед авторитетом.— Лакейство как слепое подчинение авторитету, следование готовой чужой догме относится к выражениям, постоянно применявшимся Достоевским по отношению к либералам—западникам (в «Бесах», в «Дневнике писателя» 1876 г.).

С. 431. …отправился с мировою тоской своею ~ кипя здоровьем и силою…

— Имеются в виду странствия Онегина, описанные в строфах XII и XIII восьмой главы «Евгения Онегина» и в «Отрывках из путешествия Онегина», цитируемых ниже.

С. 431. В бессмертных строфах романа ~ загадочного еще для нее человека.

— Речь идет о строфах XVI—XXV седьмой главы «Евгения Онегина».

С. 431. Уж не пародия ли он?

— Цитата из строфы XXIV седьмой главы «Евгения Онегина».

С. 431. …кто сказал, что светская, придворная жизнь тлетворно коснулась ее души ~ светские понятия были отчасти причиной отказа ее

1 Это сопоставление было покрыто рукоплесканиями. (Примеч. И. С. Аксакова).

724

Онегину?

— Имеются в виду, с одной стороны, Белинский, с другой — Писарев. В последнем объяснении Татьяны с Онегиным, по утверждению Белинского, сказалось «все, что составляет сущность русской женщины с глубокою натурою» — задушевность, чистота и искренность чувств. Но критик пишет и о «тщеславии добродетелью, под которою замаскирована рабская боязнь общественного мнения», и что пока Татьяна «в свете — его мнение всегда будет ее идолом» (
Белинский
В. Г. Полн. собр. соч. М., 1955. Т. VII. С. 498, 500). Писарев же в своей нарочито-заостренной полемической характеристике Татьяны заявляет более резко: «…отталкивая его (Онегина.—
Ред.
) из уважения к требованиям света, она презирает „всю эту ветошь маскарада“; презирая всю эту ветошь, она занимается ею с утра до вечера, „свет мне противен, но я намерена безусловно исполнять все его требования“» — так интерпретировал критик слова Татьяны (
Писарев Д. И.
Сочинения. М., 1956. Т. III. С. 349).

С. 431. Но я другому отдана // И буду век ему верна.

— У Пушкина:

Но я другому отдана; Я буду век ему верна. («Евгений Онегин», гл. восьмая, строфа XLVII)

С. 431. …

(
а не южная или не французская какая-нибудь
)
…
— Современники усматривали в этих словах намек на возлюбленную Тургенева Полину Виардо-Гарсиа.

С. 430—431. Нет, русская женщина смела. Русская женщина смело пойдет за тем, во что поверит, и она доказала это.

— Речь идет о подвиге декабристок. Еще в 1854 г. в письме от 22 февраля Достоевский писал М. М. Достоевскому о встрече с А. Г. Муравьевой, П. Е. Анненковой и Н. Д. Фонвизиной на пересыльном пункте в Тобольске в 1850 г.: «Ссыльные старого времени (то есть не они, а жены их) заботились о нас как о родне. Что за чудные души, испытанные 25-летним горем и самоотвержением. Мы видели их мельком, ибо нас держали строго. Но они присылали нам пищу, одежду, утешали и ободряли нас». В «Дневнике писателя» за 1873 г. писатель так выразил свое восхищение: «Мы увидели этих великих страдалиц, добровольно последовавших за своими мужьями в Сибирь. Они бросили все, знатность, богатство, связи и родных, всем пожертвовали для высочайшего нравственного долга, самого свободного долга, какой только может быть. Ни в чем неповинные, они в долгие двадцать пять лет перенесли все, что перенесли их осужденные мужья» (наст. изд. Т. 12). Говоря о высоком нравственном облике русской женщины, Достоевский в июльско-августовском выпуске «Дневника писателя» за 1876 г. вновь напомнил о декабристках (см. наст. изд. Т. 13).

С. 432. Этому-то старику генералу…

— Ошибочное представление о возрасте мужа Татьяны было широко распространено в 60—70-е годы. Анализ романа Пушкина в сопоставлении с реальными биографиями военных деятелей той эпохи позволил Н. О. Лернеру сделать вывод о том, что мужу Татьяны было не более 35 лет. «В своей знаменитой речи о Пушкине (1880 г.) он (Достоевский.—
Ред.
), писал Лернер, несколько раз назвал мужа Татьяны «стариком», «старцем», «старым мужем»; эта старость в глазах писателя увеличивала жертву Татьяниной верности. Жалостливое сердце Достоевского невольно подсказало эту, по существу ненужную, черту, не оправдываемую ни показаниями самого создателя Онегина, ни общеисторическими условиями онегинской эпохи» (
Лернер Н. О.
Муж Татьяны //
Лернер Н. О.
Рассказы о Пушкине. Л., 1929. С. 215).

725

С. 432. …«с слезами заклинаний молила мать»…

— «Евгений Онегин», гл. восьмая, строфа XLVII.

С. 432. А разве может человек основать свое счастье на несчастье другого? ~ Чем успокоить дух, если назади стоит нечестный, безжалостный, бесчеловечный поступок?

— Здесь и ниже (см. следующие примечания) отразились идеи, составляющие зерно философско-этической проблематики романов «Преступление и наказание» и «Братья Карамазовы»: утверждение о невозможности достижения высокой цели низкими средствами и общего блага — ценою страдания отдельной личности, о пагубности бесчеловечного поступка для общества и личности самого преступившего, осуждение индивидуализма.

С. 432. Позвольте, представьте, что вы сами возводите здание судьбы человеческой ~ Согласитесь ли вы быть архитектором такого здания на этом условии?

— Ср. со словами Ивана, обращенными к Алеше, в главке «Бунт» книги «Pro и contra» романа «Братья Карамазовы»: «…представь, что ты сам возводишь здание судьбы человеческой <…>, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице <…> согласился ли бы ты быть архитектором на этих условиях, скажи и не лги!» (наст. изд. Т. 10).

С. 432. И можете ли вы допустить хоть на минуту идею, что люди ~ согласились бы сами принять от вас такое счастие, если в фундаменте его заложено страдание ~ и, приняв это счастие, остаться навеки счастливыми?

— В «Братьях Карамазовых» сходным вопросом к Алеше закончил Иван свое рассуждение о построенном на страдании здании человеческой судьбы: «И можешь ли ты допустить идею, что люди, для которых ты строишь, согласились бы сами принять свое счастие на неоправданной крови маленького замученного, а приняв, оставаться навеки счастливыми?».

С. 432. Скажите, могла ли решить иначе Татьяна, с ее высокою душой…

— С самого начала работы над пушкинской речью Достоевский неизменно подчеркивал принципиальную значимость развязки «Онегина». В одном из первых черновых набросков о. Затем, уже в черновом автографе, новая запись на полях: «…в решении Татьяной вопроса в последней главе романа я вижу мысль и всю правду поэмы,
для которой, может быть, она и была задумана»
(см. т. XXVI. С. 285.— Курсив наш.—
Ред.
).

С. 433. …вопрос: почему Татьяна не пошла с Онегиным, имеет у нас ~ историю весьма характерную…

— Достоевский полемизирует здесь с девятой статьей Белинского о Пушкине. Белинский писал: «Вот истинная гордость женской добродетели! Но я другому
отдана,
— именно
отдана,
а не
отдалась!
Вечная верность —
кому
и в
чем?
Верность таким отношениям, которые составляют профанацию чувства и чистоты женственности, потому что некоторые отношения, не освящаемые любовью, в высшей степени безнравственны…» (
Белинский В. Г.
Полн. собр. соч. М., 1955. Т. VII. С. 501). В одном из первых черновых набросков к пушкинской речи Достоевский возражал Белинскому: «Тут другой вопрос: не кому и чему отдана, а кому и чему отдаться? Да если б она освободилась, она не пошла бы за ним <…> Если б она верила в него, она бы пошла за ним <…> Но во что было верить Татьяне?» (Т. XXVI. С. 216, 217).

С. 433. …«счастье было так возможно, так близко!»

— «Евгений Онегин», гл. восьмая, строфа XLVII.

С. 433. У него никакой почвы, это былинка, носимая ветром.

— Раньше, в статье «Книжность и грамотность» (1861), Достоевский резко выступил

726

против Каткова, отрицавшего народность Онегина как типического лица (см. наст. изд. Т. 11). В черновом наброске к речи о Пушкине Онегин также «всецело русский человек, русская тоска тогдашнего времени» (см. Т. XXVI. С. 214), но далее добавляется: «Это тоже Алеко

—
оторванный от почвы»
(там же. Курсив наш.—
Ред.
).

С. 434. …«крест и тень ветвей над могилой ее бедной няни».

— У Пушкина: «Где нынче крест и тень ветвей Над бедной нянею моей…» («Евгений Онегин», гл. восьмая, строфа XLVI).

С. 435. В надежде славы и добра // Гляжу вперед я без боязни…

— Начальные строки стихотворения Пушкина «Стансы» (1826).

С. 435. …за одним, много что за двумя исключениями из самых позднейших последователей его, это лишь «господа», о народе пишущие.

— «Одним исключением» Достоевский считал, по-видимому, Льва Толстого. Добавление «из самых позднейших» делает затруднительным отнесение той же оценки к Тургеневу, Некрасову, Островскому. Скорее Достоевский мог иметь в виду под другим Ф. М. Решетникова, а может быть, и Н. С. Лескова. См. также стр. 454.

С. 435. Возьмите Сказание о медведе и о том, как убил мужик его боярыню-медведицу…

— Имеется в виду пушкинская «Сказка о медведихе» (1830?). Достоевский писал о ней и в декабрьском выпуске «Дневника писателя» за 1877 г. «Сказку о медведихе» и «Пророка» он читал на литературно-музыкальном вечере в Москве 8 июня 1880 г.

С. 435. Сват Иван, как пить мы станем…

— Начальные строки стихотворения Пушкина 1833 г.

С. 435. …не было бы Пушкина, не было бы и последовавших за ним талантов.

— Эта мысль была высказана Достоевским уже в «Дневнике писателя» за 1877 г. В главке, посвященной характеристике «Анны Карениной», он утверждал: «Бесспорных гениев, с бесспорным „новым словом“ во всей литературе нашей было всего только три: Ломоносов, Пушкин и частию Гоголь. Вся плеяда эта (и автор „Анны Карениной“ в том числе) вышла прямо из Пушкина…».

С. 436. Но укажите хоть на одного из этих великих гениев, который бы обладал такою способностью всемирной отзывчивости, как наш Пушкин.

См. также стр. 145—146:
Пушкин лишь один изо всех мировых поэтов обладает свойством перевоплощаться вполне в чужую национальность.
— Идея Достоевского о «всеотзывчивости» Пушкина представляет переосмысление идей Белинского и Гоголя о «протеизме» Пушкина. (Ср.:
Белинский В. Г.
Полн. собр. соч. М., 1955. Т. VII. С. 333;
Гоголь Н. В.
Полн. собр. соч. М., 1949. Т. VIII. С. 384).

С. 436. И эту-то способность ~ он именно разделяет с народом нашим, и тем, главнейше, он и народный поэт.

— Эта получившая законченное выражение в речи о Пушкине идея развивалась Достоевским с начала 60-х годов. Первая часть статьи «Книжность и грамотность» (1861) была посвящена горячей полемике по вопросу о народности Пушкина с ее отрицателями — М. Н. Катковым, С. С. Дудышкиным и отчасти с Белинским. В ней выявился и особый аспект в понимании писателем существа народности великого поэта: Пушкин народен как провозвестник «общечеловеческих начал», свойственных русскому народу (см. наст. изд. Т. 11). В декабрьском выпуске «Дневника писателя» за 1877 г., в главке «Пушкин, Лермонтов и Некрасов», Достоевский еще более определенно связывает народность Пушкина с преклонением «перед правдой народа русского», состоящей из всечеловечности, всемирной отзывчивости, стремления к всеединению (см. С. 397—404).

С. 437. …сцены из «Фауста»…

— Имеется в виду пушкинская «Сцена из Фауста» (1825).

727

С. 437 …баллада «Жил на свете рыцарь бедный».

— Эту балладу, с образом героя которой соотнесен Мышкин, читает Аглая в романе «Идиот» (см. наст. изд., т. 6).

С. 437. Перечтите «Дон-Жуана»…

— Имеется в виду «Каменный гость» (1830).

С. 437. Какие глубокие, фантастические образы в поэме «Пир во время чумы»

—
страдальческое предчувствие своего грядущего.
— «Маленькая трагедия» «Пир во время чумы» (1830) навеяна сценой из драмы английского поэта Дж. Вильсона (1755—1854) «Чумный город» (1816).

С. 437. Однажды, странствуя среди долины дикой ~ в то, во что они поверили.

— Достоевский имеет в виду стихотворение Пушкина «Странник» («Однажды, странствуя среди долины дикой…», 1835) — переложение отрывка из книги английского поэта и пуританского проповедника Джона Беньяна (1628—1688) «Путь паломника» (1678— 1684. Первый русский прозаический перевод 1782 г.). В библиотеке Достоевского было это сочинение Беньяна,— вероятно, русский перевод 1878 г. под заглавием: «Путешествие пилигрима в небесную страну и духовная война». См.:
Благой Д.
Джон Беньян. Пушкин и Лев Толстой. //
Благой Д.
От Кантемира до наших дней. М., 1972. Т. 1. С. 334—365. Достоевский читал пушкинского «Странника» в салоне Е. А. Штакеншнейдер. «Ересиархом» и «сектатором» Достоевский называет Беньяна как фанатического приверженца учения пуританской церкви.

С. 437. …религиозные же строфы из Корана или «Подражания Корану»

—
грозная кровавая сила ее?
— Речь идет о цикле стихотворений Пушкина «Подражания Корану» (1824). Мотивы и образы «Подражаний Корану» были использованы Достоевским в романе «Преступление и наказание», «Подросток» и «Братья Карамазовы». Характеризуя «Подражания Корану» как «религиозные» строфы (как и усматривая в «Страннике» отражение «религиозного мистицизма»), Достоевский переосмыслял эти произведения в духе своего мировоззрения: на самом деле Пушкина в Коране, как и в книге Беньяна, привлекали в первую очередь их яркая образность и поэтическое содержание, которые давали поэту широкий простор для лирико-философских и биографических ассоциаций.

С. 437. А вот и древний мир, вот «Египетские ночи» ~ съедающей своего самца.

— В этих словах кратко изложено то понимание поэмы о Клеопатре из повести Пушкина «Египетские ночи» (1835), которое было развито Достоевским в статье «Ответ „Русскому вестнику“» (Время. 1861. № 3; см. наст. изд. Т. 11). Эта статья, как и две предшествовавшие ей,— «Образцы чистосердечия» и «„Свисток“ и „Русский вестник“»— были посвящены полемике Достоевского с журналом М. Н. Каткова «Русский вестник» по поводу женского вопроса в связи с выступлением на литературном вечере в Перми Е. Э. Толмачевой с чтением импровизации итальянца из повести Пушкина. Достоевский обращался к «Египетским ночам» и ранее — в «Неточке Незвановой», «Преступлении и наказании» и «Идиоте».

С. 438. В самом деле, что такое для нас петровская реформа ~ Ведь не была же она только для нас усвоением европейских костюмов ~ Петр несомненно повиновался некоторому затаенному чутью, которое влекло его, в его деле, к целям будущим…

— Ср. со статьей 1861 г. «Книжность и грамотность»: «В деле Петра (мы уже об этом теперь не спорим) было много истины. Сознательно ли он угадывал общечеловеческое назначение русского племени, или бессознательно шел вперед, по одному чувству, стремившему его, но дело в том, что он шел верно» (наст. изд.

728

Т. 11. С. 102—103). См. также: Кийко Е. И.

Белинский и Достоевский о книге Кюстина «Россия в 1839» // Достоевский. Материалы и исследования. Л., 1974. Т. 1.С. 189—200;
Кайгородов В. И.
Об историзме Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования. Л., 1980. Т. 4. С. 27—40.

С. 439. Для настоящего русского Европа и удел всего великого арийского племени ~ стремления нашего к воссоединению людей.

— Взаимоотношения России и Европы, историческое предназначение России — вопрос, постоянно возникавший перед Достоевским в романах и письмах,— главнейшие темы «Дневника писателя» за предшествующие годы. В «Дневнике писателя» за 1877 г. утверждалось: «Европа нам почти так же всем дорога, как Россия; в ней все Афетово племя, а наша идея — объединение всех наций этого племени…» (наст. изд. Т. 14. С. 26). Так же определенно сформулировал Достоевский сходную мысль и позже — в «Дневнике писателя» за 1881 г. («Европа нам тоже мать, как и Россия, вторая мать наша; мы много взяли от нее, и опять возьмем, и не захотим быть перед нею неблагодарными»), напомнив о сказанном им в речи о Пушкине.

С. 439. Ибо, что делала Россия во все эти два века в своей политике, как не служила Европе…

— Этот тезис Достоевского вызвал возражение критиков, в частности А. Д. Градовского, который писал: «Признаемся, это „служение“ вызывает в нас нерадостное чувство. Время ли Венского конгресса и вообще эпохи конгрессов может быть предметом нашей „гордости“? То ли время, когда мы, служа Меттерниху, подавляли национальное движение в Италии и Германии и косились даже на единоверных греков? И какую ненависть нажили мы в Европе именно за это „служение“!» (Голос. 1880. 25 июня. № 174). О взаимоотношениях России и Европы Достоевский писал в «Дневнике писателя» за 1876 г. Более полное завершение позиция писателя получила в «Дневнике писателя» за 1881 г. (см. выше, с. 472).

С. 440. …эту нищую землю «в рабском виде исходил благословляя» Христос.

— Достоевский перефразирует заключительную строфу стихотворения Ф. И. Тютчева «Эти бедные селенья…» (1855):

Удрученный ношей крестной, Всю тебя, земля родная, В рабском виде царь небесный Исходил, благословляя.

Из стихотворений Тютчева Достоевский более всего и постоянно цитировал это стихотворение.

Степанова Г.В. Комментарий: Ф.М.Достоевский. Дневник писателя. 1880. Август. Глава вторая. Пушкин (очерк) // Ф.М. Достоевский. Собрание сочинений в 15 томах. СПб.: Наука, 1995. Т. 14. С. 722—729.

© Электронная публикация — РВБ, 2002—2021. Версия 3.0 от 27 января 2021 г.

Белинский Григорьевич

Виссарион Белинский родился 30 мая 1811 года в Суоменлинне (Свеаборг), Финляндия, в семье морского врача. Его юность прошла в Чембаре, Пензенская область, Россия, где его отец был участковым врачом. Виссарион посещал местную гимназию и пензенскую гимназию. В 1829 году он поступил в Московский университет на литературный факультет; его послужной список не был блестящим, потому что он уже был ослаблен туберкулезом и, кроме того, концентрировал всю свою энергию (его современники вспоминают его как «разъяренного Виссариона») на литературных проектах за пределами университета.В 1831 году он опубликовал несколько рецензий и стихов в «Листок». В следующем году он был исключен из университета за то, что в его пьесе Дмитрий Калинин выступил с нападками на крепостное право.

В 1834 году Белинский опубликовал серию критических статей «Литературные мечты» в журналах Молва, , литературном приложении к газете Телескоп. Они отражали идеи немецкого философа Ф. В. Й. фон Шеллинга. Написанная резким, хотя и несколько повторяющимся стилем, эта «элегия в прозе» мгновенно принесла Белинскому известность.Его заявление о том, что «у нас нет литературы», было здоровым противоядием от множества раздутых заявлений, которые в то время выдвигались в адрес русской литературы гиперпатриотическими критиками и историками.

В 1836 году правительство закрыло Телескоп. В 1838 году Белинский работал над Moscow Observer, , но через год он тоже был закрыт. Белинский переехал в Петербург, где стал главным литературным критиком журнала « Записки Отечества». В этот период на его мышление большое влияние оказал немецкий философ Г.В. Ф. Гегель и немецкий идеализм. В некоторых статьях 1839 и 1840 годов Белинский под влиянием Гегеля даже защищал институт самодержавия.

Белинский пережил моральный кризис в 1841 году и отказался от гегельянства. Его Произведения Александра Пушкина (1843-1846) — это столько же история русской литературы, сколько и пушкинский этюд. С 1841 г. и до своей смерти Белинский публиковал ежегодный обзор русской литературы, два последних из которых (1846 и 1847 гг.) Относятся к его наиболее важным теоретическим утверждениям.В 1843 году он женился на своей подруге детства М. В. Орловой.

В 1846 году Белинский присоединился к журналу Contemporary и был его главным литературным критиком до самой смерти. В июле 1847 года Белинский написал, вероятно, самое известное из его произведений — «Письмо к Гоголю». Не опубликованный до 1905 года, он был широко распространен в рукописи и стал важным документом среди более поздних революционеров. Он умер 26 мая 1848 года.

Белинский оказал большое влияние на более поздних критиков.Современные российские критики считают его отцом многих тенденций, которые стали ассоциироваться с социалистическим реализмом.

Кафедра славянских языков и литератур, Калифорнийский университет в Беркли

«У нас нет литературы!» — воскликнул очень влиятельный литературный критик Виссарион Белинский в 1830-х годах, сетуя на отсутствие русского национального литературного канона. 70 лет, последовавших за этим заявлением, ознаменовались расцветом русской реалистической традиции с ее психологическими романами и сопутствующим (нереалистичным?) Повествовательным всеведением.

В рамках обзора великих русских произведений девятнадцатого века этот курс исследует эту традицию, следуя нити влияния и интертекстуальности. Мы будем читать как рассказы, так и рассказы, и будем действовать как хронологически, так и тематически, охватывая различные этапы карьеры писателей с 1830-х годов до конца века. В классе мы будем понимать наши еженедельные чтения в их историческом, биографическом и культурном контексте, а также будем обсуждать и исследовать вопросы, начиная от культурных столкновений 1840-х и 1860-х годов до вопросов жанра, от реформ царя Александра II до самого определения. реализма.

Курс является предварительным условием для поступления на славянскую специальность и рекомендуется для будущих аспирантов по славянскому языку. Знание русского языка не требуется, но студентам со знанием русского языка рекомендуется выполнять чтение полностью или частично в оригинале. Занятия ведутся на английском языке. Нет никаких предпосылок.

Классификация

Посещаемость и участие: 10%

Краткое эссе (3-5 страниц): 15%

Более длинное эссе (5-7 страниц): 30%

Промежуточный экзамен: 15%

Заключительный экзамен: 30%

Необходимые тексты для покупки
Чехов Антон, Портативный Чехов. Ed. Авраам Ярмолинский. Лондон: Penguin, 1977 г. ISBN: 978-0140150353

Достоевский Федор, Бедные . Пер. Хью Аплин, Лондон: Hesperus, 2002. ISBN: 978-1847493125

-. Записки из подполья., изд. & пер. Майкл Р. Кац. 2-е изд. Нью-Йорк: W. W. Norton, 2000. ISBN: 978-0393976120

Николай Гоголь, Сказки Николая Гоголя . пер. Певеар и Волохонский. Нью-Йорк: Винтаж, 1998. ISBN: 978-0375706158

Михаила Лермонтова, Герой нашего времени. пер. Пол Фут. Нью-Йорк: Пингвин, 2001. ISBN: 978-0140447958

Александр Пушкин, Пиковая дама и другие сказки . Пер. Алан Майерс. Оксфорд: Oxford UP, 1997. ISBN: 978-0199538652

-. Евгений Онегин . Пер. Джеймс Фален. Оксфорд: Oxford UP, 1995. ISBN: 978-0199538645

Лев Толстой, Детство, отрочество, юность. Пер. Джадсон Розенгрант. Лондон: Penguin, 2012. ISBN: 978-0140449921

.

-. Рассказ Толстого , изд.& пер. Майкл Р. Кац. 2-е изд. Нью-Йорк: W. W. Norton, 2008. ISBN: 978-0393931501

.

Иван Тургенев, Отцы и дети , изд. & пер. Майкл Р. Кац. 2-е изд. Нью-Йорк: W. W. Norton, 2008. ISBN: 978-0393927979

-. Очерки из альбома охотника . пер. Ричард Фриборн. Лондон: Penguin, 1990. ISBN: 978-0140445220

.

Плюс читатель курса, содержащий оставшиеся вторичные чтения.

россиян обращаются к классикам, чтобы осудить современные репрессии

МОСКВА. Это была очень русская форма протеста.

Десятки людей собрались на одной из московских площадок и тысячи перед экранами смартфонов и ноутбуков, чтобы послушать, как известные актеры, музыканты и другие деятели культуры читают отрывки из литературных классиков российских и зарубежных авторов и исторических мыслителей.

Напротив них сидела в темноте женщина, которая оглашала обвинительные заключения против читателей и наказывала их штрафами и тюремным заключением за повстанческие выступления.

По мере того, как наваливались притворные убеждения в сопровождении жуткой музыки, играемой оркестром по бокам сцены, она медленно превращалась из ярко освещенной спальни в темную бесплодную тюремную камеру.

Не только не празднование богатого культурного наследия России, но и выступление 19 сентября под названием Get Jailed For A Text, организованное популярным рэпером Oxxxymiron, стало последним в серии публичных мероприятий, проведенных на фоне широкой поддержки россиян. приговорен к тюремному заключению после протестов, охвативших столицу этим летом.

Судебные процессы по уголовным делам, на которых присутствуют сотни друзей, коллег, журналистов и правозащитников, являются частью так называемого «дела Москвы» — последней кампании предполагаемых репрессий против оппозиционного движения, стерилизованного с помощью судов России.

В названии спектакля слово «текст» означало не текстовое сообщение, как в СМС — за что россиян в последние годы тоже сажают, — а литературное.

«Россия была обречена инертным, оппортунистическим правительством, которое бросило вызов желаниям, надеждам и потребностям людей», — гласил отрывок из книги Ивана Бунина 1918 года «Проклятые дни», прочитанный одним из актеров. «Таким образом, революция была неизбежна».

Четыре года лишения свободы по статье 280 УК РФ «судья» объявил: публичные призывы к экстремизму.

«Так велики беспорядок, жестокость, произвол и коррупция в российском суде и российской полиции», — читайте в другом из мемуаров Александра Герцена 1856 года «Мое прошлое и мысли», — что простой человек, привлеченный к суду, не боится наказания. суда, но сам судебный процесс «.

Пять лет лишения свободы по статье 282: возбуждение ненависти и вражды, унижение человеческого достоинства.

Остальные были приговорены к четырем годам тюремного заключения за чтение «Оды свободы» народного певца России Александра Пушкина; за «Ненасилие в мире и войне» Ганди, текст, написанный после Второй мировой войны; или для строк из «Письма Боткину» Виссариона Белинского.

Все обвинения исходят из действующего Уголовного кодекса России. Они включали экстремизм, пропаганду терроризма, попытки свержения конституционного строя и подстрекательство к насилию против социальной группы.

Искусство имитирует жизнь

Хотя все футляры были придуманы для художественных целей, некоторые убеждения, а также само представление заставляли искусство имитировать жизнь.

79 артистов, участвовавших в шоу, сидели за деревянным столом в простой спальне.На стене позади них висел флаг Гадсдена 18-го века, на котором изображена свернувшаяся змея и слова «Не наступай на меня». Сегодня это символ многих либертарианцев. Это флаг, который висел в спальне российского студента Егора Жукова и виден на видео, которые он размещал на своем популярном канале YouTube до своего ареста 1 августа по обвинению в разжигании массовых беспорядков.

Фактически вся спальня на сцене была копией той комнаты, в которую Жуков вернулся через месяц, на этот раз под домашним арестом.Через несколько минут после выступления 19 сентября, которое транслировалось в прямом эфире на YouTube, люди в балаклавах входят и снимают флаг со стены, возможно, напоминая сцены рейда, которому подверглась квартира Жукова во время его ареста.

Суд над Жуковым вызвал общественную кампанию в его поддержку и мобилизовал часть московских студентов для сбора подписей с требованием его освобождения. Но именно осуждение на этой неделе 23-летнего актера Павла Устинова, приговоренного к трем с половиной годам лишения свободы за вывих плеча сотруднику милиции, несмотря на видеодоказательства об обратном, кажется, самым непосредственным образом вдохновило производительность.

По решению российских властей, 20 сентября суд освободил Устинова из тюрьмы до вынесения постановления по ожидаемой апелляции на его приговор. Он и Жуков были среди многих обвиняемых, которых цитировал Оксимирон, когда он вернулся на сцену после сеанса чтения марафона, чтобы обратиться к аудитории и тем, кто смотрит онлайн на компьютерах и телефонах.

Российский рэпер Oxxxymiron (фото из архива)

«Закон не может применяться избирательно. Не может и солидарность», — сказал он.Ссылаясь на дело Устинова, вызвавшее возмущение не только в мире русского театра, он продолжил: «Другим, менее публичным фигурантам дела Москвы уже вынесены сроки. И до того, как начался шум вокруг Устинова, почти никто не обратил на это внимания».

Oxxxymiron закончил тем, что призвал людей в социальные сети делиться литературными текстами, которые могут быть сочтены крамольными согласно тому, что он назвал «абсурдными» законами сегодняшнего дня. Многие так и поступили .

«Дело Москвы — действительно наше обычное дело, и от его исхода зависит то, как мы будем жить в ближайшие годы», — сказал рэпер.

Роберт Чендлер. Литературный журнал «Стороны света»

Подробная ошибка IIS 8.5 — 404.11

Ошибка HTTP 404.11 — не найдено

Модуль фильтрации запросов настроен на отклонение запроса, содержащего двойную escape-последовательность.

Наиболее вероятные причины:

• Запрос содержал двойную escape-последовательность, а фильтрация запросов настроена на веб-сервере, чтобы отклонять двойные escape-последовательности.

Что можно попробовать:

• Проверьте параметр configuration/system.webServer/security/requestFiltering@allowDoubleEscaping в файле applicationhost.config или web.confg.

Подробная информация об ошибке: