«Тема «жизни» в русской литературе XIX века и у Достоевского» :: Петрозаводский государственный университет

Презентация книги профессора кафедры классической филологии, русской литературы и журналистики А.Е. Кунильского состоялась в Научной библиотеке ПетрГУ.

Творческую  встречу открыла ария Casta Diva из оперы  В. Беллини «Норма» в исполнении Анны Нетребко. Как рассказал А.Е. Кунильский, это одно из его любимых музыкальных произведений, связанное с историей русской литературы:

Одна из популярнейших в XIX веке и труднейших сопрановых арий, исполнение которой по силам лишь немногим оперным певицам, упоминается в романе И.А. Гончарова «Обломов» как своеобразный символ жизни.

Зав. кафедрой русского языка Института филологии профессор Н.В. Патроева отметила:

Темы жизни, смерти, проблемы бытия всегда волновали лучшие умы человечества. Над этим много задумывались философы, писатели, художники – люди искусства. «Золотой век» русской литературы тоже характеризовался интересом к вечным проблемам: что такое жизнь? зачем человек приходит в этот мир? как и для чего он живет? Вспоминаются слова А.Пушкина: «Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана?..»  или Е. Баратынского: «Как жизни общие призывы, как увлеченья суеты, понятны вам страстей порывы и обаяния мечты…». Мне очень приятно, что А.Е. Кунильский, мой учитель, который привил мне в студенческие годы интерес к русской поэзии XIX века своими замечательными лекциями, поговорит с нами о том, как русская проза «золотого века» в развитии русской литературы понимала жизнь, что писали об этом Достоевский, Толстой и другие. Андрей Евгеньевич Кунильский представляет целую известную в России и за рубежом петрозаводскую научную школу достоевсковедения и является ее ярчайшим представителем.

В монографии «Тема «жизни» в русской литературе XIX века и у Достоевского» рассматривается один из важнейших концептов русской и мировой культуры – «жизнь», устанавливаются основные традиции, способствовавшие его актуализации в XIX веке (библейская традиция, романтизм, немецкая литература и классическая философия). На материале творчества отечественных писателей и критиков проанализированы смысловые оттенки этого понятия, намечены главные линии в его истолковании.

Центральное место в работе занимает вопрос о том значении, которое имеют концепты «жизнь» и «живая жизнь» для понимания художественного мира и взглядов Ф.М. Достоевского.

Как отмечает А.Е. Кунильский, осознать, что «жизнь» может быть проблемой, ему помогла еще в юности книга В.В. Вересаева «Живая жизнь»:

Когда я был школьником, у меня был принцип: если я начинал читать какого-то писателя, то читал его с первого до последнего тома. Читая Вересаева, я заинтересовался его работой «Живая жизнь», где сравниваются подходы Толстого и Достоевского к понятию «живая жизнь». Тогда я и решил читать Достоевского. И окончив 9 класс, за лето прочитал десятитомник Достоевского, «заболев» творчеством этого писателя на всю жизнь.

Благодаря этой книге Вересаева А.Е. Кунильский начал обращать особое внимание на смысл и значимость понятия «жизнь» в текстах Достоевского. Полнокровность понятия «жизнь» в текстах Достоевского Андрей Кунильский пытался показать уже в первой своей опубликованной статье. Другим идейным стимулом к тому, чтобы заниматься изучением темы жизни у Достоевского послужили лекции любимого преподавателя-германиста того поколения студентов  профессора Л.И. Мальчукова, которому в прошлом году исполнилось 80 лет.

А.Е. Кунильский отметил, что во всех произведениях Достоевского прослеживается тема жизни:

Так, в «Преступлении и наказании» Порфирий говорит: «отдайтесь жизни прямо, не рассуждая; не беспокойтесь, – прямо на берег вынесет и на ноги поставит», или  последний роман Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» оканчивается словами Алеши, обращенными к мальчикам: «– Ах, деточки, ах, милые друзья, не бойтесь жизни! Как хороша жизнь, когда что-нибудь сделаешь хорошее и правдивое!

Издание адресовано исследователям истории русской литературы XIX века и творчества Достоевского, лингвистам, философам, культурологам, преподавателям высшей и средней школы, студентам.

По словам А.Е. Кунильского, его работа демонстрирует наличие и глубину, многообразие проявлений концепта «жизнь» и приглашает читателей к его коллективному изучению.

Книга опубликована Издательством ПетрГУ. Рецензенты книги – Н.Г. Шарапенкова, доктор филологических наук, доцент; Ф.В. Макаричев, доктор филологических наук, доцент.

Редактор книги – Т.А. Каракан, художественный редактор – Е.Ю. Тихонова. Кстати, неслучайно в работе над оформлением обложки книги была использована репродукция картины И.И. Шишкина «Дубы», этюд для картины «Вид в окрестностях Дюссельдорфа». А.Е. Кунильский пояснил:

Мне казалось, раз речь в книге идет о жизни, значит, для оформления обложки подошло бы изображение дерева жизни. Думаю, дуб, изображенный на картине Шишкина, это дерево, как раз олицетворяющее жизнь: могучее, прекрасное. Помимо этого, в картине можно найти много важных для нас намеков по теме «жизнь»: гроза – не страшная, она тоже символ этой радости жизни и всего бытия; фигура женщины, не собирающейся прятаться от непогоды и др. Кроме того, эта картина была написана в Германии, в окрестностях Дюссельдорфа. А у меня в книге речь идет о том, что понятие «живая жизнь» пришло в русскую культуру из немецкой. Поэтому мне показалось, что прекрасная картина великого русского художника Ивана Ивановича Шишкина в наибольшей степени подойдет для оформления обложки книги.

Книга представлена в печатном и электронном виде, с ней можно познакомиться в Научной библиотеке ПетрГУ и в Электронной библиотеке Республики Карелия.

Для участников презентации сотрудниками Научной библиотеки ПетрГУ была организована выставка научных трудов А.Е. Кунильского.

 
Пресс-служба ПетрГУ

Фото Елены Савенко

6 доказательств того, что литература полезна в обычной жизни • Arzamas

На примере шести понятий из теории литературы

Рассказал Сергей Зенкин

Чтение. Жена художника. Картина Карла Холсё. Дания, до 1935 года© Fine Art Images / Diomedia

1.

Литература учит нас говорить так, чтобы все слушали

Каким образом: учитесь у писателей и поэтов — речь должна быть странной, необычной, нарушать привычные ожидания.

Термин из теории литературы, который это объясняет: остранение.

Кто придумал термин: Виктор Шклов­ский — в статье, опубликованной в 1917 году. В отличие от многих других терминов тео­рии литературы, слово было не взято из обы­денного языка, а придумано специально. 

Что это значит: остранить — значит сделать странным. Мы привыкаем к сло­вам, ситуациям и прочим фактам нашего опыта, а писатель с помощью спе­циальных приемов делает привычные вещи необычными, заставляет нас увидеть их как в первый раз, по-новому на них посмотреть и по-новому осмыслить.

Остранение может быть двух типов. В пер­вом случае остраняются слова. Вместо того чтобы назвать вещь прямо, поэт называет ее иноска­зательно: не «в Санкт-Петербурге», а «на брегах Невы». Вместо того чтобы излагать коротко и просто, автор неэкономно расходует слова, например повторяет синонимы или же созвучные слова: «…уж он эту свою бочку поворачивал, переворачивал, чинил, грязнил, наливал, выливал, забивал, скоблил, смолил, белил, катал, шатал, мотал, метал, латал, хомутал…» (Франсуа Рабле в переводе Николая Люби­мова). Все, что расска­зывают в школе о метафорах, сравнениях и прочих фигурах речи, — это примеры остранения слов. Остранением речи являются стихи: в обычной жизни мы смущаемся, сказав что-то случайно в рифму, а в поэзии это обычно достоинство.

Второе применение остранения — к вещам. Вместо того чтобы назвать при­вычную нам вещь одним словом, писатель рисует целую картину, как если бы эту вещь кто-то увидел впервые, например ребенок, дикарь или ино­странец. В обычной жизни восприятие вещей автомати­зиру­ется, мы перестаем ощущать окружающие нас объекты, сводим их к стан­дарт­ным функциям и смыслам. Шкловский писал, что автоматизация «съедает вещи, платье, мебель, жену и страх войны», а цель хорошего писателя — сделать восприятие не автоматическим, а живым.

Толстой в романе «Воскресение» описывает церковную службу — это всем привычная, по крайней мере в его эпоху, церемония, а он до­тошно, с необыч­ным богатством деталей рассказывает, какие жесты произво­дит священ­ник, изображая дело так, как буд­то это видит человек со стороны, не знаю­щий, что такое церковь. В результате изобра­жение службы становится критическим: нас приглашают задуматься над тем, насколько «естествен» и насколько праведен официаль­ный культ, сколько лицемерия может скрываться за его условными обрядами.

Остранение, по Шкловскому, — базовое качество любого художественного творче­ства. Всякое искусство должно как-то остранять свой материал (например, лите­ратура остраняет и язык, и свою тему — то, о чем в произ­ведении написано). Нет остранения — нет искусства    Почему иногда мы не замечаем никакого остранения? Понятно, что язык Хлебникова необычный, но что странного в «скучных» описаниях природы у Тургенева? Тут важно помнить: то, что нам сейчас кажется обыч­ным, нейтральным, некогда могло быть очень непривычным: например, те же описания пейзажа, да еще и согласованные с пережи­ваниями персонажей, не были общеприня­тыми еще в европейской литературе XVIII ве­ка, до романтизма с его культом природы. Это значит, что с течением времени слово и произведение искусства сами подвержены автоматизации, могут стереться от упот­ребле­ния. Почему школьник скучает над клас­сическим текстом? Потому что этот текст не кажется ему чем-то новым, неиз­вестным, ему этот текст уже заранее знаком из позднейшей литературы, исполь­зующей те же сюжеты, те же приемы и фи­гуры речи. Более современное произ­ведение покажется ему и более ощутимым. .

Чем это полезно в обычной жизни?

Понять, как работает остранение, — значит научиться, во-первых, самому высказываться эффектно и действенно, так, чтобы тебя не слушали вполуха, а прислушивались внимательно. Во-вторых, это позволяет не только в искус­стве, но и в жизни смотреть на многие вещи остраненно, а значит, и крити­­чески, заново переживать их моральную и общественную неодно­знач­ность. Как писал Шкловский примени­тельно к Толстому, остранение — это «способ добраться до совести».

2. Литература учит видеть за частным — общее

Каким образом: у всего на свете есть структура, и ее надо разглядеть. А на книжках можно потренироваться.

Термин из теории литературы, который это объясняет: структура.

Кто придумал термин: «структура» — слово общенаучного языка, получившее специфи­ческое значение в структуралистской теории литера­туры, например у Юрия Лотмана в 1960-е годы.

Что это значит: допустим, мы читаем роман, где действуют люди, с которыми мы никогда не встречались. И эти люди произносят фразы, которые мы слы­шим в пер­вый раз. Тем не менее мы каким-то образом быстро понимаем, кто является главным героем, а кто — второсте­пенным, какая фраза является остроумной шуткой, а какая — горьким парадоксом. Конкрет­ные персонажи (с их внеш­ностью и биографией) или конкретные фразы в разных романах различ­ные, но мы понимаем, как к ним относиться, потому что привыкли к смысло­вым оппозициям, в которые они включены (в данном случае — «главное — второ­сте­­пенное», «забавное — печальное» и так далее).  

Это значит, что у каждого произведения есть структура — абстрактный каркас, состоящий из отношений между элементами; чтобы его увидеть, надо усилием ума опустошить, «выпо­трошить» из текста все конкретное и оставить только те роли, которые тот или другой элемент играет в процессе изложения. 

Структуры могут быть уникальными, а могут быть и повторяющимися. Многие произве­дения имеют одну и ту же структуру: все волшебные сказки, все детек­тивы, все торжественные оды. Такие однородные тексты являются нормой в традиционных культурах (таких как фольклор), а то, что нарушает эту норму, отбраковывается. В современной культуре все наоборот: повторя­емость струк­тур характерна для мас­совой словесности (тех же детективов), а выше всего ценятся необычные произведе­ния, структура которых сложна и уникаль­на. Они, конечно, складыва­ются из структур, существующих ранее (в конце концов, просто из стандартных конструкций языка), но в сложном и самобыт­ном тексте эти структуры соединяются и сталкиваются небывалым и уникаль­ным способом.  

Например, в «Преступлении и наказании» использованы две жанровые струк­туры: структура криминального романа и структура философского эссе. Читатель должен выделить эти две общие структуры и мысленно создать из них одну новую — вот какую работу на дом задает нам Достоев­ский. Для этого приходится приподняться над конкретным криминальным сюжетом и понять его не как «реальную», то есть уникальную историю убийцы, а как ти­пичную литературную историю, которую он уже встречал в других рома­нах. И припод­няться над философ­ским содержанием и воспринять его не как пря­мое, то есть уникальное обращение к себе, а как новую разработку идейных структур, которые пришли к Достоевскому из предше­ствую­щей литературной традиции. 

Чем это полезно в обычной жизни?

Во-первых, умение понять (хотя бы интуи­тивно) структуру произведения необходимо для чтения сложных текстов. Если не пони­маешь, что тебе рассказывают и зачем, попробуй разобраться, как это устроено, — может быть, на основе структуры текста откроется и смысл сообщения.  

Во-вторых, знание структур позволяет типи­зировать серийные произведения. В массо­вой культуре, как уже сказано, структуры постоянно повторяются. Если ты усвоил устройство одного такого текста, ты сэконо­мишь время, потому что тебе не надо будет читать другие тексты: ты уже заранее знаешь примерно, как они устроены. Например, если ты прочитал достаточно детективов, то уже в следующем можешь сам быстро вычислить убийцу — не потому, что ты ве­ликий сыщик (реальный сыщик, возможно, будет вести расследование совсем по-другому), а потому что опытный читатель.

И в-третьих, структуры есть не только в литера­туре, а вообще везде. В социаль­ной жизни, в экономике, в политике отношения тоже важнее, чем элементы, которыми они связы­ваются: например, сменяются поколе­ния поли­тиков, но остаются примерно одинаковыми отношения между партиями, которые они представляли. Даже если литература прямо не описывает эти отноше­ния, то она все равно тренирует своего чита­теля в расшифровке структур, а значит, учит его ориентироваться в жизни.  

Женщина с книгой. Картина Карла Холсё. Дания, до 1935 годаWikimedia Commons

3. Литература учит отличать важное от неважного, ценное — от мусора

Каким образом: если мы понимаем, чем классика ценнее и сложнее попсы, то и в жизни будем лучше разбираться.

Термин из теории литературы, который это объясняет: текст.

Кто придумал термин: это еще одно слово обще­научного языка, которое по-новому проблемати­зировано в структуральной теории литературы, напри­мер Юрием Лотманом в 1970-е годы.

Что это значит: в теории литературы слово «текст» употребляется иначе, чем в языко­знании. Для лингвистики любой осмыслен­ный фрагмент речи является текстом: эсэмэска, обрывочная фраза или роман Джойса «Улисс» — все это тексты. 

Иначе обстоит дело в теории литературы: не все написанное (и тем более не все сказанное) признается текстом. Текст — это особо ценное высказывание, кото­рое, в отличие от массы бросовых высказываний, мы считаем нужным сохра­нять, увекове­чивать, постоянно истолковывать (нередко противоположным образом), преподавать в школе. Даже черновик какого-нибудь романа обычно не называется текстом, хотя его тоже могут сохранять и изучать (чтобы лучше понять настоящий текст, то есть роман).

Конечно, сохраняются и толкуются не только художественные тексты — например, юриди­ческие тоже. Но у художественных произведений, по мысли Лотмана, есть еще специфическое качество: они особо сложны по своему устрой­ству. Это потому, что худо­же­ственный текст должен быть написан по крайней мере на двух разных языках — или, в терминах семиотики, он зашифрован как минимум двумя кодами. 

Первый из этих кодов — это наш естествен­ный язык. Чтобы прочитать «Пре­ступление и нака­зание», надо знать русский язык (а еще лучше — пони­мать, чем язык середины XIX века отли­чается от того языка, на кото­ром мы говорим сейчас). Вторым кодом могут быть, например, законы литератур­ного жанра: романа, новеллы, поэмы. В случае «Преступления и наказания» это, как мы уже говорили, законы криминального романа и законы философского эссе, которые находятся в динамическом взаимодействии.

Почему важно, чтобы кодов было несколько? Потому что текст, зашифрован­ный одним кодом, можно расшифровать и после этого резюми­ровать, кратко пересказать; его смысл можно зафиксировать, а само высказывание отбросить. Высказывания, стоящие того, чтобы их перечиты­вали и переосмысливали, содержат что-то еще, кроме элементарного одного смысла. Многознач­ность, которую мы ощущаем в литературных текстах, связана с тем, что в них взаимо­действуют несколько разных языков. Иногда каждому из языков соответствует свой персонаж произве­дения: это то, что Михаил Бахтин называл «полифо­нией», равноправным диалогом языков и идей в художественном тексте.

Чем это полезно в обычной жизни?

Во-первых, читая художественные тексты, мы учимся делать различие между куль­турно ценным высказыванием, которое заслуживает подробного истолко­вания и изучения, и теми ненастоящими, неполноценными «текстами», кото­рые можно просто опознать и отложить в сторону или даже сразу выбро­сить, не читая.  

Во-вторых, идея текста как особо сложного высказывания, совмещающего в себе разные языки культуры, позволяет понять слож­ность самой культуры, где сосуществуют, взаимодей­ствуют, а часто и конфликтуют между собой разные коды, разные дискурсы, то есть способы языкового осмысления реаль­ности: дискурсы профессиональные, научные (причем разных дисциплин и раз­ных школ), общественно-политические (опять-таки принадлежащие к разным идеологиям) и так далее. А художе­ственный текст является сжатой, компактной моделью такого устройства культуры — на его примере мы на­учаемся распутывать реальное многоязычие социальной жизни, в которой мы живем.

4. Литература учит понимать, когда нас обманывают, — и не поддаваться

Каким образом: нам часто внушают в разных целях, что наша жизнь предопре­делена, — но на самом деле такая предре­шенность есть не в реаль­ности, а только в повествовании о ней. Литература — не жизнь, и об этом важно помнить.

Термин из теории литературы, который это объясняет: повествование/нарратив.

Кто придумал термин: «повествование» — неспециальное и ничейное понятие. Все мы вроде бы знаем, что это такое, но более или менее точное определение выработано только в ХХ веке благодаря таким теорети­кам, как Ролан Барт и Жерар Женетт.

Что это значит: по-английскиnarrative — это любое связное изложение чего-либо. В русской терминологии не всякий такой «нарратив» счи­тается повествованием. Повествование — это, во-первых, рассказ о событиях (а не о чувствах, идеях и тому подобном). Во-вторых, этот рассказ должен вестись, когда события уже прошли: рассказчик мог быть раньше их участником, но теперь все равно говорит о них немного со стороны. 

Американский философ Артур Данто приводил такой пример. В повествовании историка может быть фраза «В 1618 году началась Тридцатилетняя война». А вот современник этого события (например, летописец, который заносит начало войны в свою хронику) не мог бы написать такую фразу — потому что не знал, сколько война продлится и как ее потом назовут. Поэтому хро­ника — летопись, бортовой журнал или днев­ник — не является настоя­щим повество­ватель­ным текстом, хотя в ней есть рассказчик и сообщается о цепи собы­тий.

Повествование — это взгляд из будущего, который устанавливает связи между событиями, следующими друг за другом. И такая связь, установленная задним числом и вытянутая в одну линию (из события А вытекает событие В, из собы­тия В — собы­тие С…), дает более схематичную картину, чем в действитель­ности. 

Логика повествования отлична от логики реальности. Как объяснял Барт, эта логика основывается на принципе «после этого — значит, вследствие этого», то есть причиной события по умолчанию считается другое событие, о котором нам сообщили раньше. Разумеется, в жизни это не так: у события могут быть многие другие причины, которые нам неизвестны и не прямо ему предшество­вали. Но повество­вательный дискурс это игнорирует. 

Благодаря этому в художественном повествова­нии меньше сюрпризов, чем в реальной жизни, — и мы можем легче, чем в жизни, предсказывать следую­щие события. Например, мы знаем, что главный герой романа если и умрет, то лишь незадолго до конца книги, а если попадет в смер­тель­ную опасность в середине книги, то наверня­ка спасется. Это обусловлено не его волшеб­ной неуязвимостью, а просто тем, что повествование так устроено. 

Литература сама иногда критикует и высмеивает такую повествовательную логику. Есть, например, знаменитое предание из древнеримской истории: царь Тарквиний обесчестил добродетельную Лукрецию, она покончила с собой, народ возмутился, изгнал Тарквиния, и с тех пор в Риме вместо царской власти стала республика. Это сильный, убедительный нарратив, где одно событие вроде бы с необходимостью следует за другим, вплоть до смены политического режима. Но вот Пушкин задался вопросом: а что, если бы Лукреция в реши­тель­ный момент дала Тарквинию пощечину? И написал поэму «Граф Нулин», где сельская помещица именно таким способом дает от ворот поворот назой­ливому столичному ухажеру. Получилось, конечно, опять-таки повествование, тоже по-своему логичное — но другое, пародирующее и деконструи­рующее логику предания.

Чем это полезно в обычной жизни?

Логика жизни отличается от нарративной логики, однако мы склонны об этом забывать. В резуль­тате мы начинаем осмыслять свою реальную жизнь как не­кое повествование. Например, мы мысленно выстраиваем цепочку причин и следствий и убеждаем себя, что то, что с нами происходит, фатально неиз­бежно. Мы гово­рим «полоса везения» или «невезения», как будто однажды выпавшая удача или неудача тянет за собой другие. На самом деле это иллю­зия: мы подчиняем сложную многофакторную действительность простой линейной повествовательной схеме. 

Эта иллюзия может быть и следствием сознательного, корыстного обмана: по той же схеме строятся так называемые политические и идеологические нарративы, когда целому народу внушают безальтерна­тивную версию его истории. Иногда говорят: «История не знает сослагательного наклоне­ния». Нужно правильно понимать эту фразу: «история» здесь значит «повествование об исторических событиях», которое ведется задним числом и выстроено в одну прямую линию. А настоящая история (процесс совершающихся событий и поступков) всегда могла пойти по-другому, и историки это знают, исследуя несбывшиеся варианты ее развития. «История», где все предрешено и не могло случиться иначе, нужна не историкам, а политикам, которые любят с помощью такой идеологии оправдывать свои ошибки и преступления. 

Литература и наука о ней дают нам инстру­менты, позволяющие замечать такие уловки и не попадаться на удочку нарративных иллюзий в реальной жизни. Что эффектно и изящно в романе, может быть грубым обманом или самообма­ном в действитель­ности, в политике и обществе.

Интерьер с читающей женщиной. Картина Карла Холсё. Дания, до 1935 года© Fine Art Images / Diomedia

5. Литература воспитывает в нас свободных людей, совершающих самостоятельный выбор 

Каким образом: когда мы читаем, мы не просто впитываем те смыслы, которые заложил в произ­ведение автор, — на самом деле мы постоянно совершаем выбор.

Термин из теории литературы, который это объясняет: чтение.

Кто придумал термин: все мы что-то читаем и вроде бы знаем, что это за занятие. Теория ХХ века — Ролан Барт, Ханс Роберт Яусс, Вольфганг Изер, Умберто Эко и другие ученые — сделала чтение проблемой и развернула к этой проблеме научные исследования.

Что это значит: литературоведение XIX века в основном изучало, как лите­ратура пишется, — сейчас больше думают о том, как она читается, насколько устройство литературного текста программирует тот или иной способ его чтения. Иными словами, у чтения, как и у текста, есть своя структура, и она лишь отчасти предопреде­ляется структурой текста. Чтение — творче­ский процесс: не усвоение однозначно заданного смысла, а свободная деятельность, в ходе которой читатель совершает множе­ство выборов, начиная с выбора, читать ли вообще данное произведение или не читать. А наука о литературе ищет в текстах момен­ты неопределенности, которые позволяют читателю выбирать между разными интерпретациями.

Что значит, что читатель выбирает? Он может читать произведение крити­чески или некри­тически, в разные моменты чтения применять к тексту разные способы дешифровки, опираясь на разные языки культуры. (Уже говорилось о двойственной структуре «Преступления и нака­зания»; так же и роман Умберто Эко, который был и ученым, и писателем, «Имя розы», можно читать как детектив, а можно — как фило­софское размышление о культуре.) В самом творческом случае читатель может даже пересочинять текст, например, сказать себе: «Я хочу, чтобы герои выжили и пожени­лись», и воображать такой финал, противо­речащий авторскому; или на­писать собственный вариант текста, его сиквел или приквел, как делают сочинители фанфиков.

Мы можем читать текст на общем с автором родном языке, на чужом языке оригинала, в переводе. Мы можем читать впервые или перечитывать, и наша реакция будет отличаться от первого чтения — мы ведь уже знаем, чем все кончилось. Мы можем читать с разными намерениями: отождествиться с геро­ем и через его судьбу что-то узнать об отношениях между людьми; или погру­зиться в язык / культурный код текста и освоить его сложные смыслы и спо­собы их выражения; или, скажем, испытать шок от нарушения эстетиче­ских или моральных традиций — типичное удовольствие совре­мен­ного читателя, которому недаром так и рекламируют книги: «сногсши­бательное произ­ведение».  

Способы чтения бывают не только индиви­дуальными, но и коллективными, то есть разделяются многими людьми и историче­ски изменяются. Например, Ханс Роберт Яусс показал, как менялось на протяжении короткого времени — жизни одного-двух поколений — восприятие французской публикой романа Флобера «Госпожа Бовари»: сначала в книге увидели лишь шокирующе «неприличное» описание адюльтеров (автора даже привлекли было за это к суду), но постепен­но возобладала другая точка зрения: в судьбе флоберовской героини стали читать критику противоречий буржуазного брака и даже, еще шире, универ­сальную склонность человека считать себя не таким, как он есть в действитель­ности (один из критиков так и назвал эту склонность — «боваризм»).

Чем это полезно в обычной жизни?

Все это значит, что литература формирует читателя как свободного человека, который самостоятельно вырабатывает свою пози­цию. Вместе с тем задача теории литературы — признавая за читателем свободу интерпретации, показать, что не все интерпретации равноценны. Какие-то из них могут быть более успешными, а какие-то — напрасными, не приносить никакого прира­щения смысла — когда читатель вчитывает в текст только то, что заранее знает сам и хочет в нем видеть. Иными словами, чтение следует изучать как ответст­венную свободу. Нет неиз­менной и однозначной «канонической» интерпре­тации текста, но разные возможные интерпре­тации подлежат сравнению и оценке, у них есть свои достоинства и недостатки.

Теорию чтения очень легко перенести с художественного текста на любую смысловую продукцию, с которой встречается человек, — на рекламу, пропа­ганду политической идеологии. Разбираясь в структурах чтения, мы лучше понимаем непредзаданность мира: мир открыт для разных смыслов, мы должны сами ответ­ственно осмыслять его. Здесь теория литературы практически перетекает в общую проблематику морали.

6. Литература позволяет, не рискуя ничем, испытать сильные ощущения — и быть готовым к ним в реальной жизни

Каким образом: мы проецируем свои пережива­ния на героев книг.

Термин из теории литературы, который это объясняет: мимесис.

Кто придумал термин: это понятие, в отли­чие от предыдущих, очень специальное, малоиз­вестное широкой публике. Термин «мимесис» унаследован от Платона и Аристотеля, но в современной теории существенно переосмыс­лен. Слово означает по-гречески «подражание»; в современном понимании имеется в виду не изображение какого-то внешнего объекта (например, худож­ник рисует цветок), а комму­никация (например, письмо или чтение), в ходе которой один субъект подражает другому. В теории литературы это понятие применяли, обычно не называя этим словом, члены русской формаль­ной школы 1910–20-х годов; сегодня его использует в числе других Михаил Ямпольский.

Что это значит: изучая мимесис, наука о литературе отвечает не на вопрос «Что значит текст?», а на вопрос «Что он делает?», какое воздействие он должен оказывать на читателя. 

Мимесис начинается там, где читатель начинает телесно сопереживать тому, кто говорит: автору произведения или рассказ­чику, иногда и герою. Такое бывает не только в литературе: например, на фильмах ужасов зрители инстин­ктивно вздрагивают и закрывают глаза, когда происходит что-то страшное; на комических спектаклях они заразительно смеются, подражая друг другу. Любовная проза навевает эротическое томление, а поэзия заставляет физи­чески переживать свой ритм — все это физиологи­ческая сторона миме­сиса. 

Подражать можно не только чувствам, эмоциям и физиологическим реакциям, но и словам. Сравнительно простой пример мимесиса — литератур­ное письмо, которое подражает чужой устной речи (в русской теории литера­туры такой прием называют сказом). Сто лет назад Борис Эйхенбаум разобрал с такой точки зрения «Шинель» Гоголя. Эффект этого произведения, как выясняется, обусловлен не столько смешной или трогательной историей мелкого чинов­ника Акакия Акакиевича, сколько тем, что автор на протяжении всего текста комически имити­рует, передразни­вает устную речь какого-то рассказчика — сбивчивую, неумелую, запинаю­щуюся. Такое подражание чужой речи нам предлагается внутренне переживать, чуть ли не прогова­ривать про себя — вплоть до беззвуч­ного шевеления губами. Если же это будет речь не сбивчивая, а, наоборот, благозвучная, нам, может быть, захочется ее петь. 

Более сложный мимесис — подражание процессу познания. Во многих жанрах литературы по ходу действия или рассказа происходит познание чего-то такого, что раньше было неизвестно: герой романа воспитания узнает, как устроена жизнь; сыщик в детективе выясняет, кто совершил преступление. Одновременно с ними все это постигает, проживая процесс узнавания, и чита­тель: весь процесс познания происхо­дит в его сознании. Литература — это в опре­деленном смысле и есть движение от незна­ния к знанию. 

Литературный герой есть миметическая фигура: в нем важна не столько биография (мы можем ее не знать или почти не знать) или характер (он может быть очень схематичным), сколько то, что мы проеци­руем на него свое пере­жи­вание. Мы сочув­ствуем герою (бывает, даже отрицатель­ному), пытаемся разгадать за него загадку, с которой он сталкивается; мы радуемся, когда он на­ходит успешное решение, беспокоимся и жалеем, когда он не может понять что-то такое, что уже поняли мы. На этом построен такой литератур­ный и театральный прием, как перипе­тия, — резкое изменение ситуации, когда выясняется что-то новое. Эдип жил себе, правил Фивами и вдруг узнал, что он по неведению совершил страшные преступления. Спраши­вается: какое нам дело до древнего мифического Эдипа? А дело в том, что нас заставляют пере­жить вчуже сам процесс резкого узнавания чего-то нового. 

Чем это полезно в обычной жизни?

Мимесис вообще — это психологическая разведка. Посредством условного худо­жественного сопереживания читатель может как бы задешево, понарошку пережить силь­ные эмоции, которые трудно найти в реаль­ной жизни (опасные, захватывающие приключения), а то и лучше вообще избегать (погибельный, трагический опыт).

Мимесис познания, если говорить конкретно о нем, — это упражнение в позна­нии мира. Литература в принципе говорит обо всем, что интересно человеку: она может по-своему рассказывать и о современной жизни, и об истории, и о фи­лософии, и об экономике. В отличие от науки, все это она представляет человеку не как готовые сведения, а как процесс; читая, нужно заново пере­жить добычу этих сведений, нередко сложную и драматичную.  

«Недоросль», «Отрочество», «Обелиск», «Человек в футляре».

Коллеги из интернет-издания в области образования Newtonew собрали для нас из русской литературы 7 отрывков о школе, актуальных и сегодня.

Горькая доля репетиторов в исполнении Фонвизина, профессиональное выгорание педагога по версии Толстого, груз бумажной работы, подмеченный Чеховым.

Литературные произведения — то самое зеркало, на которое пенять нельзя. Образы и декорации, мастерски отрисованные талантливыми современниками, многое расскажут внимательному читателю о людях, их взаимоотношениях, особенностях эпохи и ценностях, проверенных временем.

Мы выбрали несколько образов, связанных с учительской практикой, из произведений тех писателей, кого проходят в школе и благополучно забывают после ее окончания. Эти отрывки, может статься, не только воскресят неоднозначные воспоминания из собственного школьного детства, но и пробудят интерес к классике русской литературы.

Денис Фонвизин. «Недоросль» (1782)

Злободневная комедия о провинциальном дворянстве. Цыфиркин — один из учителей лентяя Митрофанушки, отставной сержант. Отличная иллюстрация особенностей времени: учителей во многих купеческих семьях нанимали для галочки — чтобы обучить подрастающих юношей обязательной грамоте, получить «венечную грамоту», отдать на службу и женить.

Похоже на позднесоветское и постсоветское «Учись, балбес, а то в институт не поступишь, в дворники пойдешь»?

Митрофан. Ну! Давай доску, гарнизонна крыса! Задавай, что писать.

Цыфиркин. Ваше благородие, завсегда без дела лаяться изволите.

Г-жа Простакова (работая). Ах, господи боже мой! Уж робенок не смей и избранить Пафнутьича! Уж и разгневался!

Цыфиркин. За что разгневаться, ваше благородно? У нас российская пословица: собака лает, ветер носит.

Митрофан. Задавай же зады, поворачивайся.

Цыфиркин. Всё зады, ваше благородие. Вить с задами-то век назади останесся.

Г-жа Простакова. Не твое дело, Пафнутьич. Мне очень мило, что Митрофанушка вперед шагать не любит. С его умом, да залететь далеко, да и боже избави!

Цыфиркин. Задача. Изволил ты, на приклад, идти по дороге со мною. Ну, хоть возьмем с собою Сидорыча. Нашли мы трое…

Митрофан (пишет). Трое.

Цыфиркин. На дороге, на приклад же, триста рублев.

Митрофан (пишет). Триста.

Цыфиркин. Дошло дело до дележа. Смекни-тко, по чему на брата?

Митрофан (вычисляя, шепчет). Единожды три — три. Единожды ноль — ноль. Единожды ноль — ноль.

Г-жа Простакова. Что, что до дележа?

Митрофан. Вишь, триста рублев, что нашли, троим разделить.

Г-жа Простакова. Врет он, друг мой сердечный! Нашел деньги, ни с кем не делись. Все себе возьми, Митрофанушка. Не учись этой дурацкой науке.

Лев Толстой. «Отрочество» (1852–1854)

Продолжаем путешествие по учителям-антагонистам. В отрывке — описание урока для главного героя Коли и его брата Володи, который проводит для них St.-Jérôme, учитель истории.

«Было уже без пяти минут три, когда я вернулся в класс. Учитель, как будто не замечая ни моего отсутствия, ни моего присутствия, объяснял Володе следующий урок. Когда он, окончив свои толкования, начал складывать тетради и Володя вышел в другую комнату, чтобы принести билетик, мне пришла отрадная мысль, что всё кончено и про меня забудут.

Но вдруг учитель с злодейской полуулыбкой обратился ко мне.

— Надеюсь, вы выучили свой урок-с, — сказал он, потирая руки.

— Выучил-с, — отвечал я.

— Потрудитесь мне сказать что-нибудь о Крестовом походе Людовика Святого, — сказал он, покачиваясь на стуле и задумчиво глядя себе под ноги. — Сначала вы мне скажете о причинах, побудивших короля французского взять крест, — сказал он, поднимая брови и указывая пальцем на чернильницу, — потом объясните мне общие характеристические черты этого похода, — прибавил он, делая всей кистью движение такое, как будто хотел поймать что-нибудь, — и, наконец, влияние этого похода на европейские государства вообще, — сказал он, ударяя тетрадями по левой стороне стола, — и на французское королевство в особенности, — заключил он, ударяя по правой стороне стола и склоняя голову направо.

Я проглотил несколько раз слюни, прокашлялся, склонил голову набок и молчал. Потом, взяв перо, лежавшее на столе, начал обрывать его и все молчал.

— Позвольте перышко, — сказал мне учитель, протягивая руку. — Оно пригодится. Ну-с.

— Людо… кар… Лудовик Святой был… был… был… добрый и умный царь…

— Кто-с?

— Царь. Он вздумал пойти в Иерусалим и передал бразды правления своей матери.

— Как ее звали-с?

— Б…б…ланка.

— Как-с? буланка?

Я усмехнулся как-то криво и неловко.

— Ну-с, не знаете ли еще чего-нибудь? — сказал он с усмешкой.

Мне нечего было терять, я прокашлялся и начал врать все, что только мне приходило в голову. Учитель молчал, сметая со стола пыль перышком, которое он у меня отнял, пристально смотрел мимо моего уха и приговаривал: «Хорошо-с, очень хорошо-с». Я чувствовал, что ничего не знаю, выражаюсь совсем не так, как следует, и мне страшно больно было видеть, что учитель не останавливает и не поправляет меня.

— Зачем же он вздумал идти в Иерусалим? — сказал он, повторяя мои слова.

— Затем… потому… оттого, затем что…

Я решительно замялся, не сказал ни слова больше и чувствовал, что ежели этот злодей-учитель хоть год целый будет молчать и вопросительно смотреть на меня, я все-таки не в состоянии буду произнести более ни одного звука».

Читайте также: Учит ли русская классика нравственности

Ссыльный учитель из «Записок мертвого дома»

Федор Достоевский. «Записки из мертвого дома» (1860)

Еще история из серии «Ужасы нашего городка». Это отрывок из документальной повести, написанной Федором Михайловичем во время его ссылки в Сибирь. Ведется от имени Александра Петровича Горянчикова, зарабатывающего в сибирском городке учительством. Сослан на каторгу за убийство жены дворянина.

«В сибирских городах часто встречаются учителя из ссыльных поселенцев; ими не брезгают. Учат же они преимущественно французскому языку, столь необходимому на поприще жизни и о котором без них в отдаленных краях Сибири не имели бы и понятия. В первый раз я встретил Александра Петровича в доме одного старинного, заслуженного и хлебосольного чиновника, Ивана Иваныча Гвоздикова, у которого было пять дочерей, разных лет, подававших прекрасные надежды. Александр Петрович давал им уроки четыре раза в неделю, по тридцати копеек серебром за урок. Наружность его меня заинтересовала. Это был чрезвычайно бледный и худой человек, еще нестарый, лет тридцати пяти, маленький и тщедушный. Одет был всегда весьма чисто, по-европейски. Если вы с ним заговаривали, то он смотрел на вас чрезвычайно пристально и внимательно, с строгой вежливостью выслушивал каждое слово ваше, как будто в него вдумываясь, как будто вы вопросом вашим задали ему задачу или хотите выпытать у него какую-нибудь тайну, и, наконец, отвечал ясно и коротко, но до того взвешивая каждое слово своего ответа, что вам вдруг становилось отчего-то неловко и вы, наконец, сами радовались окончанию разговора. Я тогда же расспросил о нем Ивана Иваныча и узнал, что Горянчиков живет безукоризненно и нравственно и что иначе Иван Иваныч не пригласил бы его для дочерей своих; но что он страшный нелюдим, ото всех прячется, чрезвычайно учен, много читает, но говорит весьма мало и что вообще с ним довольно трудно разговориться. Иные утверждали, что он положительно сумасшедший, хотя и находили, что, в сущности, это еще не такой важный недостаток, что многие из почетных членов города готовы всячески обласкать Александра Петровича, что он мог бы даже быть полезным, писать просьбы и проч. Полагали, что у него должна быть порядочная родня в России, может быть, даже и не последние люди, но знали, что он с самой ссылки упорно пресек с ними всякие сношения, — одним словом, вредит себе. К тому же у нас все знали его историю, знали, что он убил жену свою еще в первый год своего супружества, убил из ревности и сам донес на себя (что весьма облегчило его наказание). На такие же преступления всегда смотрят как на несчастия и сожалеют о них. Но, несмотря на все это, чудак упорно сторонился от всех и являлся в людях только давать уроки».

Читайте также: Вечно живая русская литература в веб-мемориалах

Антон Чехов. «Человек в футляре» (1898)

Один из самых известных рассказов Антона Павловича, название которого стало нарицательным. Вспомним образ человека в футляре — учителя греческого языка Беликова, весьма неоднозначного персонажа, который способен одновременно восхищаться красотой греческой речи и стройной языковой структурой и обладать болезненной закостенелостью сознания, страхом перед незарегулированными сторонами жизни. Правила греческого не подведут, они понятны и предсказуемы. В отличие от детей.

«Для него были ясны только циркуляры и газетные статьи, в которых запрещалось что-нибудь. Когда в циркуляре запрещалось ученикам выходить на улицу после девяти часов вечера или в какой-нибудь статье запрещалась плотская любовь, то это было для него ясно, определенно; запрещено — и баста. В разрешении же и позволении скрывался для него всегда элемент сомнительный, что-то недосказанное и смутное. Когда в городе разрешали драматический кружок, или читальню, или чайную, то он покачивал головой и говорил тихо:
— Оно, конечно, так-то так, всё это прекрасно, да как бы чего не вышло.

Всякого рода нарушения, уклонения, отступления от правил приводили его в уныние, хотя, казалось бы, какое ему дело? Если кто из товарищей опаздывал на молебен, или доходили слухи о какой-нибудь проказе гимназистов, или видели классную даму поздно вечером с офицером, то он очень волновался и всё говорил, как бы чего не вышло. А на педагогических советах он просто угнетал нас своею осторожностью, мнительностью и своими чисто футлярными соображениями насчет того, что вот-де в мужской и женской гимназиях молодежь ведет себя дурно, очень шумит в классах, — ах, как бы не дошло до начальства, ах, как бы чего не вышло, — и что если б из второго класса исключить Петрова, а из четвертого — Егорова, то было бы очень хорошо. И что же? Своими вздохами, нытьем, своими темными очками на бледном, маленьком лице, — знаете, маленьком лице, как у хорька, — он давил нас всех, и мы уступали, сбавляли Петрову и Егорову балл по поведению, сажали их под арест и в конце концов исключали и Петрова, и Егорова.

Мы, учителя, боялись его. И даже директор боялся. Вот подите же, наши учителя народ всё мыслящий, глубоко порядочный, воспитанный на Тургеневе и Щедрине, однако же этот человечек, ходивший всегда в калошах и с зонтиком, держал в руках всю гимназию целых пятнадцать лет! Да что гимназию? Весь город! Наши дамы по субботам домашних спектаклей не устраивали, боялись, как бы он не узнал; и духовенство стеснялось при нем кушать скоромное и играть в карты. Под влиянием таких людей, как Беликов, за последние десять — пятнадцать лет в нашем городе стали бояться всего. Боятся громко говорить, посылать письма, знакомиться, читать книги, боятся помогать бедным, учить грамоте…»

Читайте также: Образование в семье Набоковых

Директорская честь в «Кадетском монастыре»

Николай Лесков. «Кадетский монастырь» (1880)

Окончившие школу помнят Лескова разве что по повести о подкованной блохе. А ведь Николай Семенович — личность в русской литературе не менее резонансная, чем Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Бывший канцелярский служащий, а затем работник промышленной и сельскохозяйственной компании, Лесков стал знатоком российской казенщины, коррупции и повседневной жизни, а живость ума и наблюдательность позволили заняться ему литературной и журналистской деятельностью. Этот рассказ действительно представляет собой обработанную стенограмму воспоминаний бывшего кадета. Знакомимся с положительным персонажем — Михаилом Степановичем Перским, директором кадетского корпуса.

«Он был с нами в корпусе безотлучно. Никто не помнил такого случая, чтобы Перский оставил здание, и один раз, когда его увидали с сопровождавшим его вестовым на тротуаре, — весь корпус пришел в движение, и от одного кадета другому передавалось невероятное известие: «Михаил Степанович прошел по улице!»

Ему, впрочем, и некогда было разгуливать: будучи в одно и то же время директором и инспектором, он по этой последней обязанности четыре раза в день непременно обходил все классы. У нас было четыре перемены уроков, и Перский непременно побывал на каждом уроке. Придет, посидит или постоит, послушает и идет в другой класс. Решительно ни один урок без него не обходился. Обход свой он делал в сопровождении вестового, такого же, как он, рослого унтер-офицера, музыканта Ананьева. Ананьев всюду его сопровождал и открывал перед ним двери.

Перский исключительно занимался по научной части и отстранил от себя фронтовую часть и наказания за дисциплину, которых терпеть не мог и не переносил. От него мы видели только одно наказание: кадета ленивого или нерадивого он, бывало, слегка коснется в лоб кончиком безымянного пальца, как бы оттолкнет от себя, и скажет своим чистым, отчетливым голосом:

— Ду-ур-рной кадет!.. — И это служило горьким и памятным уроком, от которого заслуживший такое порицание часто не пил и не ел и всячески старался исправиться и тем «утешить Михаила Степановича».

Надо заметить, что Перский был холост, и у нас существовало такое убеждение, что он и не женится тоже для нас. Говорили, что он боится, обязавшись семейством, уменьшить свою о нас заботливость. И здесь же у места будет сказать, что это, кажется, совершенно справедливо. По крайней мере знавшие Михаила Степановича говорили, что на шуточные или нешуточные разговоры с ним о женитьбе он отвечал:

— Мне провидение вверило так много чужих детей, что некогда думать о собственных, — и это в его правдивых устах, конечно, была не фраза.

Вечер свой Перский проводил за инспекторскими работами, составляя и проверяя расписания и соображая успехи учеников с непройденными частями программы. Потом он много читал, находя в этом большую помощь в знании языков. Он основательно знал языки французский, немецкий, английский и постоянно упражнялся в них чтением. Затем он ложился немного попозже нас, для того чтобы завтра опять встать немного нас пораньше».

Читайте также: Как учитель Розанов с учеником Пришвиным поссорился

Федор Сологуб. «Мелкий бес» (1902)

Пронзительный роман о циничном учителе русского языка Передонове и окружающей его не самой радужной действительности провинциального городка. Если бы по этому роману сняли фильм, то его режиссером должен был быть мастер жанра «российской чернухи» Александр Балабанов или, скажем, чуть более сюрреалистичный Василий Сигарев. Передонова преследует безрадостность бытия, нелюбовь и вечная усталость от себя, своей жизни, работы и людей, точно выраженная в загадочном слове «недотыкомка».

«Передонов отправился ко всенощной в гимназическую церковь. Там он стал сзади учеников и внимательно смотрел за тем, как они себя вели. Некоторые, показалось ему, шалили, толкались, шептались, смеялись. Он заметил их и постарался запомнить. Их было много, и он сетовал на себя, как это он не догадался взять из дома бумажку и карандашик записывать. Ему стало грустно, что гимназисты так плохо себя ведут и никто на это не обращает внимания, хотя тут же в церкви стояли директор да инспектор со своими женами и детьми.

А на самом деле гимназисты стояли чинно и скромно, — иные крестились бессознательно, думая о чем-то постороннем храму, другие молились прилежно. Редко-редко кто шепнет что-нибудь соседу, — два-три слова, почти не поворачивая головы, — и тот отвечал так же коротко и тихо, или даже одним только быстрым движением, взглядом, пожиманием плеч, улыбкою. Но эти маленькие движения, не замечаемые дежурившим помощником классных наставников, давали встревоженным, но тупым чувствам Передонова иллюзию большого беспорядка. Даже и в спокойном своем состоянии Передонов, как и все грубые люди, не мог точно оценить мелких явлений: он или не замечал их, или преувеличивал их значение. Теперь же, когда он был возбужден ожиданиями и страхами, чувства его служили ему еще хуже, и мало-помалу вся действительность заволакивалась перед ним дымкою противных и злых иллюзий.

Да, впрочем, и раньше что были гимназисты для Передонова? Не только ли аппаратом для растаскивания пером чернил по бумаге и для пересказа суконным языком того, что когда-то было сказано языком человечьим! Передонов во всю свою учительскую деятельность совершенно искренно не понимал и не думал о том, что гимназисты — такие же люди, как и взрослые. Только бородатые гимназисты с пробудившимся влечением к женщинам вдруг становились в его глазах равными ему».

Герой-учитель в «Обелиске»

Василь Быков. «Обелиск» (1971)

Повесть эта и открывается, и закрывается трагически — повешением. Повешением двух сельских учителей. Прочитайте рассказ из уст одного из персонажей о сельском учителе Морозе, который «…не поддерживает дисциплины, как равный ведет себя с учениками, учит без необходимой строгости, не выполняет программ наркомата и самое главное — говорит ученикам, что не надо ходить в костел, пусть туда ходят бабушки». В кавычках — цитата из официальной негативной характеристики этого учителя, данной ему местной администрацией.

«Нормы, они, брат, хорошая вещь, если не закостенели, не засохли от времени, не пришли в противоречие с жизнью. Словом, применять их, как и всякие нормы, надо с умом, смотря по обстоятельствам. А у нас как бывает? Теперь к каждой науке приставлен специалист-предметник, и каждый добивается наилучших знаний по своей специальности. И потому, скажем, математичке какой-либо бином Ньютона в сто раз дороже всей поэтики Пушкина или человековедения Толстого. А для языковеда умение обособлять деепричастные обороты — мерило всех достоинств школьника. За эти свои запятые он готов ребенка на второй год оставить и в институт не дать ходу.

Математичка тоже. И никто не подумает, что этот бином, может, — и наверняка — никогда в жизни ему не понадобится, да и без запятых прожить можно. А вот как прожить без Толстого? Можно ли в наше время быть образованным человеком, не читая Толстого? Да и вообще, можно ли быть человеком?

А вот что такое сельское учительство в наших школах, что оно значило для нашего некогда темного крестьянского края во времена царизма, Речи Посполитой, в войну, наконец, до и после войны? Это сейчас спроси любого огольца, кем он станет, как вырастет, — скажет: врачом, летчиком, а то и космонавтом. Да, теперь есть такая возможность. И в действительности так бывает, до космонавта включительно. А прежде? Если рос, бывало, смышленый парнишка, хорошо учился, что о нем говорили взрослые? Вырастет — учителем будет. И это было высшей похвалой. Конечно, не всем достойным удавалось достигнуть учительской судьбы, но к ней стремились. Это был предел жизненной мечты. И правильно. И не потому, что почетно или легко. Или заработок хороший — не дай бог учительского хлеба, да еще на деревне. Да в те давние времена. Нужда, бедность, чужие углы, деревенская глушь и в конце — преждевременная могила от чахотки… И тем не менее, скажу тебе, не было ничего более важного и нужного, чем та ежедневная, скромная, неприметная работа тысяч безвестных сеятелей на этой духовной ниве. Я так думаю: в том, что мы сейчас есть как нация и граждане, главная заслуга сельских учителей. Пусть, может, и я ошибаюсь, но так считаю».

Читайте также: Наука и искусства должны быть свободными

«Жизнь – это черновик литературы»

«Он у нас оригинален, ибо мыслит». Эти слова Пушкина о Баратынском с полным
основанием применимы к Борису Хазанову. Говорят, для того, чтобы убедиться, является ли автор текста настоящим писателем, достаточно прочесть полстраницы. Пожалуйста:

Ничто не может сравниться с чтением романов, ничто не может заменить чтение романов. Вы открываете книгу и ждете, что вам расскажут «историю». Тысячу раз говорилось о том, что все истории уже рассказаны, что вымысел устарел. Флобер мечтал написать роман, где ничего не происходит. Результатом была одна из величайших историй девятнадцатого века, повесть о любви молодого человека к зрелой женщине, и образ мадам Арну, ее волосы, разделенные пробором, стоят у вас перед глазами, как если бы вы вспоминали о своей собственной безнадежной любви. Действующие лица непосредственно, минуя слух и зрение, входят в ваше сознание, заселяют вашу память наравне с людьми, существовавшими на самом деле, и можно было бы писать мемуары о встречах с выдуманными персонажами. Они живы, потому что они выдуманы. Если бы они повстречались с вами в реальной жизни, они не были бы так интересны. Жизнь – это черновик литературы.

(Борис Хазанов, «Апология нечитабельности»)

Автор романов «Антивремя», «Аквариум», «Взгляни на иероглиф», «Вчерашняя вечность», «Час короля» родился 85 лет назад, 16 января 1928 года, в Ленинграде, учился на классическом отделении филологического факультета МГУ. На пятом курсе (1949 г.) был арестован по обвинению в антисоветской агитации и провел в лагере шесть лет. В интервью РС он говорит о своем лагерном опыте:

Борис Хазанов

Реквием по ненаписанному роману
Ars longa…

Искусство – дело долгое, а жизнь наша коротка. Век только что закончился, мы, его свидетели, слишком близоруки, чтобы его обозреть. Над нашими суждениями будут посмеиваться. Нужно, чтобы пришли другие поколения; нужна дистанция.
Но мы последние, кто жил в этом веке, кто видел своими глазами то, чего никто уже не увидит. Мы – те, кто выжил, кого не убила война, кто не умер от голода, не погиб под развалинами городов, кого не расстреляли, не забросали глиной на полях захоронения, не сожгли в печах.
Я никогда не понимал людей, которые заявляли, что они жили со своим народом, славили величие нашего времени, гордились тем, что шагают с ним в ногу, утверждали, что живут «в истории»; я не понимаю, как можно жить в такой истории.
Литература противостоит истории. Литература дискредитирует историю. Но этот злой демиург, le mauvais démiurge Чорана, дискредитировал сам себя. Я хотел бы, как Стивен Дедалус, очнуться от кошмара истории. Легко сказать…
Учит ли она чему-нибудь? Что такое прошлое? Мы жили в царстве абсурда. Это была чудовищная эпоха. Явились концентрационные лагеря. Явилось тоталитарное государство. Народились «массы», для которых вездесущая пропаганда, оснащенная новейшей техникой массовой дезинформации и технологией всеобщего оглупления, заменила религиозную веру. Расцвел культ ублюдочных вождей. Почувствовалось повсеместное присутствие тайной полиции. Мало было одной мировой войны, разразилась вторая. Ничего подобного никогда не бывало. Апокалиптические разрушения, астрономические цифры жертв. Можно было в считаные минуты уничтожить с воздуха целый город, плоды труда и гения многих поколений.
Можно было истребить с помощью специально сконструированных газовых камер шесть миллионов мужчин, женщин, детей и стариков. Во имя чего?
Девятнадцатый век был назван веком отчуждения человека от производства, двадцатый принес отчуждение от истории.
Перед лицом истории ты ничто. Ты абсолютно бессилен. Мы все, как муравьи в щелях и трещинах лживой, политизированной, притязающей на статус общеобязательного национального достояния, размалеванной, словно труп в палисандровом гробу, истории.
Это было столетие окончательного посрамления исторического разума. Век ожившего мусульманского средневековья, и гнусных национально-освободительных движений, и демографического взрыва, и экологических катастроф, и термоядерной бомбы.
Век миновал – не время ли подбить итог? Соединить диагоналями события, как соединяют линиями звезды на карте неба. Собрать по кусочкам эпоху, как скелет ископаемого ящера. Скрепить проволокой фрагменты черепных костей, кусочки ребер и позвонки. Динозавр стоит на шатких фалангах исполинских конечностей. Но это все еще муляж; вдохнуть в него живую жизнь могла бы только литература.
Это должен быть синтетический роман – не от слова «синтетика», а от слова «синтез».
Нам твердят, что великие повествования ушли в прошлое. Современный романист, с его фасеточным зрением, не в силах объять эпоху единым всевидящим взором. Эпоха похожа на отбивную, по которой так долго колотили молотком, что она превратилась в дырявый лоскут. Эпос – достоянье ушедшей поры, когда герой романа был субъектом истории; сейчас он только ее объект. Крушение веры в историю влечет за собою крах полномочного автора. Таков он, этот писатель – апатрид классического романа.
Нам говорят – он сам себе говорит: литература – безнадежное занятие. В громе и мусоре времени, в потопе избыточной информации, среди инфляции текстов такой роман, если и был бы написан, потонул бы, никто бы тебя не услышал. И однако он должен быть написан. Роман, который подвел бы черту под ушедшим столетием и, сохранив дыхание эпоса, одновременно стал бы новой вдохновляющей мифологией и реабилитировал бы униженную человеческую личность перед лицом зловещих фантомов – Нации, Державы, Истории.
Что делать литературе, которая в конце концов ничем другим не занята, ничем другим не интересуется, как только личной, тайной, неповторимой, внутренней жизнью человека, что делать литературе, для которой нет великих и малых, и слезинка ребенка дороже счастья человечества, не говоря уже о том, что и счастье-то оказалось мнимым? Нести свой крест, как говорит чеховская героиня.
Литература существует ради самой себя, другими словами, ради человека. Литература абсолютна: небеса пусты; человеческая личность – ее абсолют. О, эта риторика свободы… Человек не как представитель чего-то, будь то профессия, социальный слой, общество или народ, но в первую голову человек сам по себе, просто человек, хоть он и живет в своем веке, а иногда и в «своей стране». Хоть и ходит в наручниках, хоть и прикован к государству, которое сочло его своей собственностью. Фет на вопрос, к какому народу он хотел бы принадлежать, ответил: «Ни к какому».
Если художественная литература несет какую-то весть, то лишь эту: человек свободен. Он свободен не потому, что он этого хочет (чаще всего не хочет). Но потому, что он так устроен. Такова природа существа, наделенного индивидуальным сознанием. Человек заключен в своей свободе, пусть же литература напомнит ему об этом. Сопротивляться! Литература есть воплощение человеческого достоинства. В этом ее скрытый пафос; в этом, может быть, и ее последнее оправдание.

Мюнхен, август 2008

Роль художественной литературы в воспитании молодого поколения

Можно ли утверждать, что художественная литература воспитывает человека?

Литература в целом — это один из способов познать мир, человечество, самого себя. Литература как нельзя лучше передаёт мысли, взгляды автора, его отношение к жизни, реальности. И каждый писатель создаёт свой художественный мир, с которым согласится и примет его тот или иной читатель. Картины жизни, образы рисует и живописец. Посвоему жизнь и характеры людей отражаются в музыке, скульптуре и литературе. Оружие писателя — слово. Художественная литература — это искусство слова.

Соприкосновение с миром искусства доставляет нам радость и бескорыстное наслаждение. Многие поэтому видят в произведениях писателей, композиторов, художников средство приятного времяпрепровождения. Конечно, мы нередко идём в кинотеатр, садимся к телевизору или компьютеру, чтобы отдохнуть, а то и поразвлечься. Да и сами художники, композиторы, программисты, писатели, зная законы искусства, так строят свои произведения, чтобы взбудоражить, поддержать и развить интерес и даже любопытство зрителей, слушателей. Но значение искусства в жизни человека несравненно серьезнее и богаче.

Ни одно искусство не может так наглядно, «объёмно» изобразить человека, как живопись и скульптура. Но и живописец и скульптор «схватывают» лишь один момент жизни, и, рассматривая картину и скульптуру, мы только догадываемся о том, что предшествовало этому моменту, что последует за ним. Ни живописец, ни скульптор не имеют средств, чтобы показать своих героев в движении, в изменении, в развитии. Это может сделать искусство кино, в котором чудесно сплавлены особенности искусство слова, сценического искусства, живописи, музыки, художественной фотографии и компьютерной графики. Но не забудем, что художественные кинокартины создаются на основе литературных сценариев. Нельзя перевести на «язык» кино лирические произведения. При всём необъятном могуществе киноискусства есть области общественной и внутренней жизни человека, доступные только искусству слова. Писатель может нарисовать один момент, и историю человеческой жизни. И одно событие, и цепь самых сложных событий.

Изменения, связанные с прогрессом науки и техники ведет к изменению у нынешнего поколения прежних идеалов и оценок, и поиску новых критериев. Мы говорим о материальном и духовном, однако отделить одно от другого не так уж просто. Каждый мощный взлёт писательской мысли, повлиявший на воспитание молодого поколения, всегда несет в себе элемент духовности. Более высокие технические и творческие возможности сказываются на образе мышления и жизни молодёжи. Но это совсем не значит, молодёжь должна отвергать высшие духовные и культурные ценности, и не следует ставить их в зависимость от материального богатства.

Существует такое понятие, как культура народа, которая корнями уходит глубоко в национальную почву и историю. Во все времена творцы словесного искусства в своих произведениях правдиво и полно отражают сложность и многообразие жизни человека и общества, ярко и доходчиво выражают свои раздумья о смысле жизни, свои сокровенные чувства.

Морально-нравственная позиция автора ненавязчиво воздействует на читателя, который наслаждаясь словом, знакомясь с удивительными персонажами, познаёт мир и формирует в себе высокие гражданские чувства.

Понятие «формирование» в педагогике охватывает своим содержанием диапазон внешних (социальных, экономических, воспитательных и др.) и внутренних (самостоятельная деятельность личности, самовоспитание и др.) факторов, находящихся в неразрывной взаимосвязи и обеспечивающих становление и развитие личности. Опираясь на данное положение, что успешное формирование нравственных ценностей обеспечивается совокупностью внешних и внутренних условий, способствующих их формированию. Отсюда следует, что наряду с воспитательной деятельностью педагога необходима самовоспитательная деятельность учащихся по освоению нравственных ценностей будущих специалистов-филологов.

Опираясь на положения личностно-ориентированного подхода, что деятельность учащихся по самовоспитанию обеспечивает постановку их в позицию субъектов процесса формирования нравственных ценностей и способствует проявлению максимальной активности, самостоятельности в освоении ими нравственных ценностей.

Художественные творения А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя, Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, А. П. Чехова, М.Шолохова — позволяют молодому поколению не только узнавать прошлое, но и переживать вместе с их героями, формировать взгляды, чувства, характер, пробуждают любовь к прекрасному, воспитывают готовность к борьбе за торжество добра и правды. Литература воспитывает чувство прекрасного, обогащает духовный мир человека.

Предметом изображения литературы чаще всего являются люди конкретной исторической эпохи, их мысли, чувства, взаимоотношения друг с другом, их жизненные идеалы, — словом, внутренний и духовный мир человека. Художественная литература, как и наука, обладает огромной познавательной силой. Она способствует распространению среди молодого поколения просвещения и культуры.

О чем бы писатели и поэты ни говорили в своих произведениях, они думают о читателе, о человеке. Поэтому М.Горький очень точно заметил, что литература — это человековедение.

Сила художественной литературы заключается, прежде всего, в ее эстетическом воздействии. Это — то искусство, которое активизирует человеческие духовные силы: ум, интуицию, чувства, эстетические понятия. Эстетическое воспитание — это воспитание в людях способности и потребности видеть, понимать и ценить красоту во всех ее проявлениях и вносить ее в жизнь, способности понимать возвышенное, трагическое, комическое. Сложная и тонкая задача эстетического воспитания молодого поколения решается совместными усилиями семьи, школы, общественности. Молодёжь воспитывается эстетически на огромном историческом опыте писателей. Эстетические эмоции, вызываемые художественным произведением, способствуют восприятию общественных идей не только умом, но и сердцем, пробуждают активное отношение к жизненным картинам, нарисованным в произведении.

Литература обеспечивает многовековую преемственность культуры, ее нарастающую универсальность. Создавая общезначимые идеи — образы, вырастающие до всечеловеческих символов, оно выражает смысл всего исторического развития. Гамлет, Дон Кихот, Князь Мышкин, Мастер и Маргарита — это уже не просто художественные образы это символы культурно–значимых общечеловеческих ценностей. Читая произведения как «Преступление и наказание», «Война и Мир», «Анна Каренина», «Гранатовый браслет», молодежь меняется, у них меняется отношение к жизни, и становятся лучше. Произведения затрагивают их до глубины сердца и воспитывают.

Художественная литература доступна для всех, но глубина ее понимания зависит от того, умеет ли учащийся ее читать и каков сам учащийся, его вкусы и интересы, морально-мировоззренческие установки.

От личности учащегося зависит, что он выбирает для чтения — так называемое «чтиво» или подлинно художественные произведения. Первого рода книги — чисто развлекательные, они ничего не дают, кроме сиюминутного удовольствия, вторые — глубоко влияют на учащегося, воспитывают его.

Одни учащиеся «глотают» произведения, не «переживая» их, в то время как другие вдумываются в то, что читают. У первых — остается от чтения мало, у вторых — прочитанное глубоко западает в их сознание.

Что же говорят о художественной литературе классики? Замечательный русский писатель-сатирик М. Е. Салтыков-Щедрин отмечал, что «литература — это…сокращенная вселенная». Н. Г. Чернышевский назвал литературу «учебником жизни», подчеркивая ее познавательную ценность, глубину проникновения в жизнь. М.Горький считал главной заслугой литературы ее общественное значение: «Беспощадно ярко освещая пороки жизни, недостатки людей, она воспитывала жажду лучшего, она учила». По его мнению, «цель литературы — помогать человеку понимать себя самого, поднять его веру в себя и развить в нем стремление к истине, бороться с пошлостью в людях, уметь найти хорошее в них, возбуждать в их душах стыд, гнев, мужество, делать все для того, чтоб люди стали благородно сильными и могли одухотворить свою жизнь святым духом красоты».

«Чем же сильна литература?» — спрашивает М. Горький и отвечает: «Насыщая идеи плотью и кровью, она дает им большую наглядность, большую убедительность, чем философия или наука».

По словам А. Н. Островского, литература «оживляет голые… факты и делает их понятными; из исторических имен творит живых людей. Историк-ученый только объясняет историю, указывая причинную связь явлений, а историк-художник пишет, как очевидец, он переносит нас в прошлые века и ставит зрителем событий».

Сила художественной литературы заключается также в том, что она учит видеть прекрасное и безобразное в самой реальной жизни.

Говоря о преподавании литературы сегодня, нельзя сказать о том новом понимании задач и целей образования, которое последовательно пробивает себе дорогу. Совершенствование преподавания литературы предполагает усиление нравственного, эстетического и эмоционального воздействия литературного произведения на учащегося, воспитание самосознательности, развитие воображения и чувства прекрасного. В юности закрепляется эстетическое отношение к искусству в целом и к литературе в частности, качественно новый подход к прочтению литературных произведений.         

По характеру своего воздействия художественные произведения приближаются к воздействию действительности, а иногда и превосходят ее. Талантливый писатель дает сгусток впечатлений о действительности. Краски изображения бывают настолько ярки, что становятся ощутимы, зримы и вызывают такие сильные эмоции, что читатели или громко смеются, или рыдают над книгой, испытывают гнев или презрение, готовность действовать.

Положительные образы служат примером для заимствования, а отрицательные отвращают человека от ложных шагов и ошибок, способствуя тем самым искоренению пороков личности.

В заключение следует сказать, что чтение художественной литературы должно стать обязательным для каждого человека с детского возраста и до глубокой старости.

Литература доставляет много радости, она просветляет умственный взор, обогащает духовный мир читателя, вольно или невольно оказывает положительное влияние на характер. Воспитание художественной литературой не тяжкий труд, а увлекательный, доставляющий глубокое удовлетворение.

Художественная литература является своеобразной летописью человеческого общества, могучим орудием человеческой культуры, великим средством воспитания молодого поколения.

Литература

1.                  Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. М., 1986.

2.                  Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М.,1986.

3.                  Каган М. С. Философская теория ценности. СПб., 1997.

Литературные произведения русских писателей, созданные в период эпидемий

Литературные произведения русских писателей, созданные в период эпидемий

Болезни и эпидемии одни из ключевых сюжетов в мировой и русской литературе. Писатели используют их как повод поговорить о «важных проблемах»: о жизни, смерти, любви, чести, достоинстве, несправедливости, горе.

Очень часто вынужденные жизненные обстоятельства вдохновляли писателей на создание подлинно литературных шедевров. Такими обстоятельствами часто были эпидемии различных болезней: холеры, чумы, тифа, малярии и т.д. Однако эти болезни не только не вызывали у авторов творческий кризис, а, наоборот, подстегивали их воображение и будили фантазию.

Перед Вами некоторые произведения русской литературы, которые своим существованием, сюжетными поворотами и художественными образами во многом обязаны различным эпидемиям.

Александр Грибоедов

«Горе от ума»

(1824 год)

В апреле 1818 года Александра Грибоедова назначили секретарем русской миссии в Персии. С тех пор он стал кочевать по Востоку — жил и работал в Тифлисе, Тегеране, Тебризе. А его спутниками стали эпидемии тифа, холеры, чумы, которые то и дело вспыхивали на фронтах Кавказской войны среди военных и раненых. В 1819 году Грибоедов попал в карантин в крепости Ананури.

«Вползываем в странноприимную хату, где действительно очень странно принимают. Холод, спрашиваем дров. Нет, а кругом лес.

<…> Наконец, является маленький, глупенький доктор, с хлыстиком, вертится на одной ноге и объявляет, что мы в политическом госпитале»… Что нашу комнату иногда заливает вода по колена, что срок сиденья зависит от комиссара. Докторишка исчез, и я от угара проболел 24 часа. Явился комиссар, как смерть курносый».

Александр Грибоедов «Путевые записки». 29 ноября 1819 года.

Над своей самой известной комедией он начал работать в 1822 году в Тифлисе. Грибоедов тогда стал чиновником дипломатической части генерала Алексея Ермолова. Вечерами придумывал характеры, написал первые два действия пьесы. Но в конце года снова разбушевалась эпидемия, от которой умер верный слуга писателя Амлих.

«Это было время Рамазана, и после, с тех пор налегла на меня необъяснимая мрачность. Алексей Петрович смеялся, другие тоже, и напрасно. Пожалей обо мне, добрый мой друг! Помяни Амлиха, верного моего спутника в течение 15 лет. Его уже нет на свете. Потом Щербатов приехал из Персии и страдал у меня на руках; вышел я на несколько часов, вернулся, его уже в гроб клали. Кого ещё скосит смерть из приятелей и знакомых? А весною, конечно, привлечется сюда cholera morbus, которую с прошлого года зимний холод остановил на нашей границе.

Александр Грибоедов – Вильгельму Кюхельбекеру. Конец января 1823 года.

В феврале 1823 года Грибоедов получил отпуск и уехал из Тифлиса в Москву. С июля по сентябрь в поместье друга Степана Бегичева в Тульской губернии он дописал первый вариант комедии «Горе уму». Законченный вид и название «Горе от ума» его сочинение приобрело в 1824 году.

Несмотря на запреты ставить пьесу в театрах Москвы и Петербурга, писатель увидел её на сцене ещё при жизни. В октябре 1827 года офицеры Кавказского округа показали спектакль «Горе от ума» в честь взятия Эриванской крепости.

За пять месяцев до трагической смерти в январе 1828 года Грибоедов тяжело переболел малярией – очередная эпидемия чуть не сорвала его женитьбу на Нине Чавчавадзе.

«Вчера я думал, что в промежутке двух пароксизмов мне удастся жениться без припадка болезни. Но ошибся: в самое то время, как мне одеваться к венцу, меня бросило в такой жар, что хоть отказывайся совсем, а когда венчали, то я едва стоял на ногах».

Александр Грибоедов – Ивану Паскевичу. 23 августа 1828 года.

Михаил Булгаков

«Записки юного врача»

(1925-1926 годы)

В годы Первой мировой войны Михаил Булгаков начинал медиком-добровольцем при лазарете в Саратове, в прифронтовых госпиталях Каменец — Подольска и Черновцов. С сентября 1916 года по сентябрь 1917 года, уже как дипломированный «лекарь с отличием», работал земским врачом в селе Никольское Смоленской губернии. За это время он принял свыше 15 тысяч пациентов и чего только навидался.

«Какие раны я зашивал. Какие видел гнойные плевриты и взламывал при них ребра, какие пневмонии, тифы, раки, сифилис, грыжи (и вправлял), геморрои, саркомы. Вдохновленно я развернул амбулаторную книгу и час считал. И сосчитал. За год, вот до этого вечернего часа, я принял свыше 15 613 больных. Стационарных у меня было 200, а умерло только шесть».

Вслед за Мировой войной последовала Гражданская. Смерть приходила не только с оружием в руках врагов соотечественников, но и от многочисленных инфекций – холеры, малярии, чумы, скарлатины, оспы, дизентерии. Самой опасной стала эпидемия тифа – Булгаков и сам переболел им во Владикавказе.

«Зимой 1920 года он съездил в Пятигорск на сутки. Вернулся: «Кажется, я заболел. Снял рубашку, вижу, насекомое. На другой день – головная боль, температура сорок. <…> Я бегала к нему ночью, когда Михаил совсем умирал, закатывал глаза. В это время между белыми и советской властью – в городе были грабежи, ночью ходить было страшно… Во время болезни у него были также боли, беспамятство…».

Татьяна Лаппа. «Воспоминания о Михаиле Булгакове».

С двоюродным братом Константином Булгаковым сам писатель в феврале 1921 года поделился: «Весной я заболел возвратным тифом, он приковал меня… Чуть не издох, потом летом опять хворал».

А в ноябре 1921 года в письме матери признался, что в Москве продолжил писать урывками «Записки земского врача», которые начал писать ещё два года назад в Киеве.

Автобиографичные и реалистические рассказы «Полотенце с петухом», «Крещение поворотом, «Стальное горло», «Вьюга», «Тьма египетская», «Пропавший глаз», «Звездная пыль» из цикла «Записки юного врача» впервые опубликовали в московском журнале «Медицинский работник» в 1925-1926 годах.

Николай Гоголь

«Мертвые души»

(1842 год)

«Начал писать «Мертвых душ». Сюжет растянулся на длинный роман и кажется будет смешон», — писал Николай Гоголь в письме Пушкину 7 октября 1835 года. Работа над поэмой, как писатель обозначил жанр произведения, действительно затянулась – до первой публикации в мае 1842 года.  

Гоголь занимался сочинением в основном за границей, где провел (с перерывами) около 12 лет. В июне 1835 года писатель доехал на пароходе до германского Любека. Оттуда через Гамбург, Ахен, Майнц, Франкфурт и Баден-Баден перебрался в Швейцарию, где провел всю осень.

«Осень в Веве, наконец, настала прекрасная, почти лето. У меня в комнате сделалось тепло, и я принялся за «Мертвых душ», которых было начал в Петербурге. Все начатое переделал я вновь, обдумал более весь план и теперь веду его спокойно, как летопись, <…> Каждое утро в прибавление к завтраку, вписывал я по три страницы в мою поэму, и смеху от этих страниц было для меня достаточно, чтобы усладить мой одинокий день».

Николай Гоголь — Василию Жуковскому. 12 ноября 1836 года.

На зиму Гоголь планировал перебраться в Италию, но там бушевала холера – «карантины покрыли её как саранча, а итальянцы «от страху проезжали свою землю»». Маршрут пришлось изменить – в ноябре 1836 года он переехал в Париж с намерением непременно доехать до Италии в следующем феврале.

«Париж не так дурен, как я воображал…<…> Мертвые текут живо, свежее и бодрее, чем в Веве, и мне совершенно кажется, как будто я в России: передо мною все наши, наши помещики, наши чиновники , наши офицеры, наши мужики, наши избы, словом, вся православная Русь».

Николай Гоголь — Василию Жуковскому. 19 ноября 1836 года.

С марта по июнь 1837 года Гоголь всё-таки жил в Риме. Летом снова выехал в Баден-Баден на лечебные воды. А когда захотел вернуться в Италию, там опять разыгралась холера.

«Я еду сегодня. Отправляюсь в Женеву, где буду ожидать, покамест будет свободен пропуск в Италию от всяких холерных наваждений. Вообразите себе моё несчастие: в Риме холера. Меня это как громом хватило: и я уже помышлял, с какою радостью увижу и знакомый купол и мосты, сделавшиеся для меня второю родиною. Не ездите в Берлин. Там холера, говорят, беснуется, Бог с ним!»

Николай Гоголь — Николаю Смирнову. 3 сентября 1837 года.

Пропустили в Рим только в середине октября. С этого времени и с кратковременным переездом до 1842 года Гоголь занимался «Мертвыми душами» именно в доме на Виа Систина,125: готовил к «совершенной очистке» первый том и разрабатывал продолжение книги.   

Николай Лесков

«Несмертельный Голован»

(1880 год)

Автор повести «Левша» в своих произведениях нередко описывал необычных, удивительных героев, русских праведников. Таков главный персонаж одного из самых блестящих «лесковских» рассказов – «Несмертельный Голован».

В этой работе Николай Лесков вспоминает о страшном голоде, разразившемся в Орловской губернии в 1840 году, вслед за которым между крестьянами стала свирепствовать очень опасная эпидемическая болезнь, которая представляла собой нечто среднее между сибирской язвой (которая «цвела» в сельских местностях России XIX века) и бубонной формой чумы.

Своего героя – праведника по имени Голован – Лесков решил сделать «людским лекарем», смысл жизни которого состоит в помощи ближнему. Прозвище Голован было не было пустым, бессмысленным звуком – его прозвали «несмертельным» вследствие сильного убеждения, что Голован – человек особенный; человек, который не боится смерти.

Рассказу предпослан эпиграф из Послания апостола Иоанна: «Совершенная любовь изгоняет страх». Этому принципу следует главный герой. «Несмертельный» значит сильный, бесстрашный человек, который идет на невероятный риск: Голован безоглядно входил в зачумленные лачуги и поил зараженных не только свежей водой, но и снятым молоком…шнырял из лачужки в лачужку, чтобы промочить из склянницы засохшие уста умирающих или поставить мелом крест на двери».

Антон Чехов

«Остров Сахалин»

(1895 год)

С апреля по декабрь 1890 года Антон Чехов совершил невероятное путешествие: стартовав из Москвы, он преодолел путь через Ярославль, Екатеринбург, Тюмень, Томск, Красноярск, Иркутск, Благовещенск до Сахалина, а потом вернулся обратно через Гонконг, Сингапур, Коломбо, Порт-Саид, Одессу. Эпидемия настигла его в середине пути.

«Здравствуйте! Плыву по Татарскому проливу из Северного Сахалина в Южный. Пишу и не знаю, когда это письмо дойдет до Вас. Я здоров, хотя со всех сторон глядит на меня зелеными глазами холера, которая устроила мне ловушку. Во Владивостоке, Японии, Шанхае, Чифу, Суэце и, кажется даже на Луне, — всюду холера, везде карантин и страх. На Сахалине ждут холеру и держат суда в карантине. Одним словом, дело табак. Во Владивостоке мрут европейцы, умерла, между прочим, одна генеральша».

Антон Чехов — Алексею Суворину. 11 сентября 1890 года.

Вернувшись домой, Чехов занялся оформлением своих путевых впечатлений и собранных статистических материалов. Но холера догнала его и в России. В начале 1892 года Чехов купил имение Мелихово в Серпуховском уезде недалеко от Москвы. И в тот же год ему, как практикующему врачу, пришлось организовать для своей округи противохолерный участок для предупреждения эпидемии.

Чехов называл себя «самым жалким» из всех серпуховских докторов – якобы он не знал дорог, ездил на паршивых лошадях и экипажах, денег не имел, а утомлялся очень скоро. Но крестьяне его очень уважали и обращались за любой врачебной помощью. Холера бушевала в России вплоть до конца 1893 года.

«Лето в общем было невеселое, благодаря паршивой холере. <…> Вы удивляетесь, что я мало пишу, но ведь живу и кормлюсь я только литературой и только текущей… <…> когда кончится холера, засяду за беллетристику, так как сюжетов скопилось целая уйма».

Антон Чехов – Николаю Лейкину, 4 августа 1893 года.

Несмотря на бесконечные разъезды и выполнение противохолерной программы, Чехову удалось найти силы для творчества. Вслед за опубликованной в 1842 году «Палатой №6» и «Попрыгуньей» с октября 1893 года очерки «Остров Сахалин» отдельными главам стали печататься в журнале «Русская мысль». А полное издание вышло в июне 1895 года.

Александр Куприн

«Олеся»

(1898 год)

Писатель Александр Куприн много путешествовал, собирая материал для своих произведений. В самом конце ХIХ века ему довелось побывать на Урале, где он услышал историю, которая легла в основу одного из самых известных рассказов – «Олеся».

Это история о трагической любви героя, городского жителя, приехавшего на некоторое время в деревню, и молодой колдуньи из Полесья. В ней значительное место занимает описание «болотной лихорадки», то есть малярии, которой заболевает главный герой Иван.

В России конца XIX – начала XX веков малярия была очень распространенной в тех местах, где есть болота и выпадает много осадков. Рядом с болотом как раз и живет героиня со своей бабушкой. Лихорадка же становится одним из значимых образов всего произведения – метафорой болезненных, обреченных отношений между персонажами.

Мрачная болотная тема, которой были пропитаны полесские легенды и истории, вдохновили Куприна на ещё один рассказ – «Болото» (1902 год), где студент попадает в сторожку лесника, расположенную на болоте, он видит в каких жутких условиях живет здешняя семья. Зловещая тень, по Куприну, оказывается не только губительным местом и символом болезни («Кому нужно это жалкое, нечеловеческое прозябание? Какой смысл в болезни и смерти милых, ни в чем не повинных детей, у которых высасывает кровь уродливый болотный вампир?»), но также яркой метафорой жесткой и тяжелой жизни, которой необходимы перемены к лучшему.

Александр Грин

«Золотая цепь»

(1925 год)

Сам Грин, автор повести-феерии «Алые паруса», очень боялся заразиться какой-нибудь опасной болезнью и очень переживал те моменты, когда мир потрясали различные эпидемии. Нередко читателю было трудно понять, в какой именно исторической эпохе происходит действие произведений Грина. Однако, в романе «Золотая цепь» можно заметить связь с реальностью происходивших в мировой истории событий: эпидемий холеры и гриппа.

В книге Грина рассказывается о том, как молодой моряк в шторм решил помочь двум незнакомцам отправиться на остров во дворец одного богача. Тот в свою очередь пригласил смелого юнгу в гости и рассказал ему историю своей жизни. В конце произведения выясняется, что в 1915 году эпидемия желтой лихорадки охватила весь полуостров и примыкающую к нему часть материка. Бедствие достигло грозной силы, каждый день умирало по пятьсот и более человек.

В 1915 году в Европе и в России на самом деле свирепствовала эпидемия холеры, а чуть позже – особого гриппа – «испанки». У Грина в «Золотой цепи» дворец – место действия основных событий – становится лазаретом, местом помощи, «где помещено множество эпидемиков».

Борис Пастернак

«Доктор Живаго»

(1957 год)

В романе Пастернака «Доктор Живаго» на долю главного героя выпадает множество испытаний, но одно из них имеет особо важное значение для понимания смысла всего произведения. Юрий Живаго заболевает тифом, что становится косвенной причиной бегства его из семьи на Урал, где он встречается с Ларой. Однако, важнее то, что болезнь героя заставляет его обратиться к самому себе, прислушаться и научиться чувствовать острее и искреннее, так как до болезни «всю жизнь он что-нибудь да делал, вечно бывал занят, работал по дому, лечил, мыслил, изучал, производил…». Именно во время болезни у доктора Живаго рождаются замыслы его религиозных стихотворений.

История, как и художественная литература, способны преподать людям жизненные уроки, если они оказываются способными воспринять их, сделать выводы и изменить себя, свою жизнь, своё отношение друг к другу и тем жизненным обстоятельствам, в которых они находятся. Вот и сейчас пандемия коронавируса преподает всем нам новый урок. Как и какими мы выйдем из этой ситуации, сможем ли сделать правильные выводы, покажет время. Ведь возможно уже сейчас кто-то задумался над новым сюжетом, а может быть уже и приступил к работе над новым романом о жизни в этот непростой период.

Казаченко Ю. Роль литературы в современном обществе.

Студентам

Казаченко Ю. Роль литературы в современном обществе.

Роль литературы в современном обществе

(Казаченко Юлия, студентка 3 курса специализации

Хореографическое творчество)

Литература в обществе всегда занимала большое место и имела конкретные задачи и определенные функции. Прежде всего, — эстетические и информационные. Литература могла быть для общества, как лучшим другом, так и самым жестоким критиком. Но и конечно литература всегда была отражением общественной жизни и являлась одним их двигателей культурологического процесса.

На разных этапах своего развития человечество размышляло о роли литературы в обществе. С изменениями, происходящими в жизни, люди тоже становятся другими. Процесс самовыражения захватывает все, превращая человека в раба своего времени, где все продается и покупается. Общество реальное разделяется на бедных и богатых, успешных и неуспешных. Чаще говоря о некоторых достижениях демократических прав свобод, при этом мы забываем о падении нравов. И именно литература является главной основой любого общества, носителем новых идей и духовного насыщения: в художественных произведениях пережитое страной предстает во всей своей полноте.

Литература способна очень серьезно влиять на своего читателя. Специалистами уже научно доказано, что художественная литература способна существенно влиять на массовое сознание, создавать ориентиры для развития людей. И если литература действительно учит прекрасному, учит распознавать добро и зло, представляя собой суть мыслей и размышлений лучших умов человечества, то сегодня она представляется одним из наиболее эффективных средств, которые могут сделать этот мир лучше, добрее. Ещё М. Горький писал: Цель литературы — помогать человеку понимать самого себя, поднять его веру в себя и развить в нем стремление к истине, бороться с пошлостью в людях, уметь найти хорошее в них, возбуждать в их душах стыд, гнев, мужество, делать все для того, чтоб люди стали благородно сильными и могли одухотворить свою жизнь святым духом красоты [2].

Современная литература явление чрезвычайно неоднозначное. С одной стороны, литература и авторы стали более раскрепощенными, больше не ограничены ни цензурой, ни какими-либо рамками или канонами, как это было на протяжении многих веков в предыдущие годы. С другой же стороны, именно в связи с тем, что литература ничем и никем не ограничена, сегодня на рынке можно увидеть сотни наименований произведений, которые не только не имеют никакой художественной ценности, но и негативно влияют на современных читателей, формирование их художественного вкуса и на весь литературный процесс в общем.

Изменился и современный читатель. Как правило это человек среднего или пожилого возраста, которому чтение было привито еще во время Советского Союза (когда образование тоже не отличалось особой направленностью на развитие личности, а растило серую массу). Несмотря на то, что новый век информационных технологий дал людям безграничный доступ к лучшим библиотекам мира, возможность читать электронные книги и быть в курсе всего, чем живет современный литературный процесс, люди практически перестали читать книги.

Современные школьники и студенты в большинстве своем не читают вообще, умудряясь удачно и без ущерба успеваемости пропускать даже издания, ознакомление с которыми предполагает учебный курс. И это сказывается не только на общей грамотности современных молодых людей, но и на их мировоззрении, ценностных ориентирах, морали.

Размышляя о значении литературы в современном мире, обращаемся к Нобелевской лекции А.И. Солженицына, произнесённой на церемонии вручения, спустя несколько лет после присуждения ему премии. В своем выступлении он называет важные функции литературы: 1. Литература создает единую систему отсчета для злодеяний и благодеяний, для нетерпимого и терпимого; 2. Дает возможность человеку усваивать чужой жизненный опыт как собственный; 3. Передавать его от поколения к поколению, то есть быть живой памятью нации. Многое из сказанного и написанного А. Солженицыным сейчас воспринимается как пророчество. Не потеряли актуальность его высказывания о значении писательского слова в современном мире, прозвучавшие более 30 лет назад.

Он отмечает такую особенность мировой литературы, как единство: Я думаю, что мировой литературе под силу в эти тревожные часы человечества помочь ему верно узнать самого себя вопреки тому, что внушается пристрастными людьми и партиями; перенести сгущённый опыт одних краёв в другие, так чтобы перестала у нас двоиться и рябить в глазах, совместились бы деления шкал, и одни народы узнали бы верно и сжато истинную историю других с тою силой узнавания и болевого ощущения, как будто пережили её сами, — и тем обережены бы были от запоздалых жестоких ошибок. А сами мы при этом, быть может, сумеем развить в себе и мировое зрение: центром глаза, как и каждый человек, видя близкое, краями глаза начнём вбирать и то, что делается в остальном мире. И соотнесем, и соблюдем мировые пропорции [3, с.7]. Писателя же он называет выразителем национального языка, главной скрепой нации. По его мнению, литература может помочь миру в его раскаленный час.

Литература вносит свою лепту в воспитание и развитие новых поколений, помогает открыть новые горизонты совершенствования человека, оставляя и свой заметный след для будущих поколений. От современной литературы требуется новый взгляд на обыденные вещи. Как бы не менялся человек, и как бы не смотрело на жизнь время, вечные ценности остаются неизменными. Он живет, наслаждается жизнью до тех пор, пока чувствует под ногами твердую почву. Но стоит этой почве пошатнуться, как человек открывает страницы откровения. И, конечно же, лучшим путеводителем в поисках истины всегда был и остается огромный пласт культурного наследия, несущий в себе опыт многих поколений.

Особенно большое влияние оказывает литература на подрастающее поколение. Поэтому литературное воспитание является одним из внешних факторов, способных повлиять на то, какая личность вырастет, какими чертами характера будет обладать.

Список литературы

Айзерман, Л.С. Время понимать. Проблемы русской литературы советского периода. М.: ШКОЛА-ПРЕСС, 1997.

М.Горький. Собрание сочинений в издании Книга. Рассказ Читатель. 1923.

Солженицын, А.С. Нобелевская лекция. [Текст] / Нобелевская лекция А.Солженицына. 1972. с.7

жизни | Рассказы из 50 слов

Мальчики начали готовить несколько часов назад. Кто-то ищет пармезан. Сальсу начали с нуля. Начинаешь говорить о поездке, и включается музыка. Дуб. Узоры в виде пинбола на гребне гребня. У пармезана есть «лендкрузер», задние фонари, и все может пойти в любом случае.

Эван Харрис — автор книги The Quit .

Она пела в душе
Она поцеловала своего супруга
Она испекла печенье со своими детьми
Она выслушала жалобу подруги
Она сложила белье и подместила пол
Она засмеялась над глупой шуткой
Выгуляла семейную собаку
На улице в тот же день она вышла на последнюю пробежку.

Лоррейн Кристи любит пить кофе, пытаясь расшифровать бессвязные слова.

Ночь пахнет грязью и царапинами на моих легких.
Я ищу небеса в острой черноте.
С северо-востока летит метеорит;
тангенциальный, его схватили и сожрали целиком.

В эту августовскую ночь,
видели мы с вами,
уже не беременны,
его внутренности пустынны, тоскуют по метеориту.

Джон Хансен получил степень бакалавра английского языка в Университете Айовы и степень магистра английской литературы в Университете штата Оклахома.Его работы появлялись или готовятся к публикации в The Summerset Review, Verse-Virtual, Trouvaille Review, One Sentence Poems, Schuylkill Valley Journal, Eunoia Review, Amethyst Review, Sparks of Calliope и в других местах. Он преподает английский язык в муниципальном колледже Мохаве в Аризоне. Узнайте больше на johnphansen.com.

Я не смотрел в зеркало и не думал: «Интересно, есть ли какой-нибудь модный фартук, который я мог бы сшить, который привлекал бы нежелательное внимание к моим щедрым бедрам, и подождите, было бы здорово, если бы я мог найти только несоответствующие цвета ткани и узоры. в моем тайнике? »

Но вот и мы.

Шэрон Гергер недавно вышла на пенсию и сейчас, когда в ее жизни освободилось время, перебирает все свои интересы. Далее учимся играть на губной гармошке. Ее произведения появляются здесь и там, в печати и в Интернете.

Сидя за столом для одного на экзамене, сочиняя тексты вместо истории, задаваясь вопросом, как мне жить, я опрокинулся на две ноги, упал навзничь и лежал на развалинах совершенно хорошего стула.

Он открыл мне глаза.Я знал, чего не хотел делать.

Стивен Гудлад написал эту историю.

За тридцать лет мои ноги потеряли примерно дюйм или около того. Иногда я раскачиваюсь. Но я держал тебя: беременная. Уход. Оплакивая вашу мать; читая сказки твоего сына.

Теперь вы отслеживаете вечернее небо без самолетов. Толпа скворцов. Один ястреб с намерениями. Сквозь облака тонкая луна. Вы откидываетесь назад. И я держусь.

Сборник рассказов Линн Барретт «Сороки» получил золотую медаль Флоридской книжной премии.Ее недавние работы опубликованы в журналах «Orange Blossom Review», «The Hong Kong Review», «New Flash Fiction Review», «Необходимая художественная литература», «Речные зубы и схваченные: поэты и писатели о сексуальном насилии, расширении прав и возможностей и исцелении». Смотрите больше на LynneBarrett.com.

Это моя фаворитка. Через ворота и вверх по гребню наверх.

Ветер бьет мне в грудь. Я пошатываюсь и поправляю ноги, как всегда удивленный.

Вы говорили, что действительно живы здесь, и я всегда буду желать, чтобы это было правдой.

Бен живет в Далласе, где жена и два маленьких мальчика смотрят на него с терпимым весельем. Он хотел бы, чтобы это было по-прежнему Рождество.

Какой подарок в последний момент вы принесли в этом году? Еще одна коробка конфет? Ха! Батареи? Казу?

Можно подумать, хоть один раз, что можно задуматься. Я умираю! Это мое последнее Рождество, мой последний подарок.

Посмотрим, что за чушь… Ой. Пожертвование.

Обществу рака.

Я … потерял дар речи.

Эту историю написал Гэри Кормье.

Деревья-близнецы растут бок о бок, сок пульсирует в одном ритме, корни переплетаются; их больше одного, чем двух.

Потом ветер … Их охватывает яростный шторм, разрывая, разрывая, раздирая-

АВАРИЯ.

Бесконечная тишина.

Выживший медленно собирает измельченные корни и убаюкивает их, пока отходы жизни уходят.

Мария написала это в память обо всех деревьях, которые были уничтожены в этом году в деречо.Эти два дерева настоящие, и то, что сделало их, все еще выглядит одиноким.

Она была,
Он сказал:
Самая нежная,
Сочная по сути,
И восхитительная.
Толстые мясистые конечности,
Как он любил,
Надутые органы,
Полные жидкой жизни,
До пореза,
Когда он смотрел, как оно уходит.
Липкая в собирающейся земле,
Окружающая ее возвращение к корням,
В смерти похоронена, чтобы родиться свыше.

Розалин Линч, ирландский общественный деятель и писательница из лондонского Ист-Энда, занимается рассказами разговорного, литературного и исполнительского характера.Words in Jellyfish Review, EllipsisZine, Fish, Mslexia, The London Reader и других прекрасных местах, которые можно найти в Twitter по адресам @ quotes_52 и 52Quotes.blogspot.com.

Определение жизни на Dictionary.com

условие, которое отличает организмы от неорганических объектов и мертвых организмов, проявляющееся в росте посредством метаболизма, воспроизводства и способности адаптироваться к окружающей среде через изменения, происходящие изнутри.

сумма отличительных явлений организмов, особенно метаболизма, роста, размножения и адаптации к окружающей среде.

одушевленное существование или период одушевленного существования индивида: рисковать своей жизнью; жизнь короткая и веселая.

соответствующее состояние, существование или принцип существования, рассматриваемые как принадлежащие душе: вечная жизнь.

общее или универсальное условие человеческого существования: Жаль, но жизнь такая.

любой указанный период одушевленного существования: человек среднего возраста.

период существования, активности или эффективности чего-то неодушевленного, например, машины, аренды или игры: срок службы машины может составлять десять лет.

живое существо, особенно человек: несколько жизней было потеряно.

живых существ вместе: надежда обнаружить жизнь на других планетах; жизнь насекомых.

особый аспект существования: он наслаждается активной физической жизнью.

ход существования или сумма переживаний и действий, составляющих существование человека: его делом была вся его жизнь.

биография: недавно опубликованная жизнь Уиллы Катер.

анимация; живость; дух: речь, полная жизни.

устойчивость; эластичность.

сила, которая делает или сохраняет что-то живым; животворящий или оживляющий принцип: срок действия договора — это рост взаимопонимания и уважения.

образ или образ жизни, как в мире дел или в обществе: до сих пор ее деловая жизнь не перекрывала ее социальную жизнь.

период или степень авторитета, популярности, одобрения и т.д .: время существования комитета; жизнь бестселлера.

тюремное заключение, покрывающее оставшуюся часть одушевленного существования преступника: судья отдал ему жизнь.

что-нибудь или кто-нибудь, считающийся столь же драгоценным, как жизнь: Она была его жизнью.

человек или вещь, которая оживляет, поднимает настроение или скрашивает собрание или группу: жизнь вечеринки.

шипучие или игристые, как у вин.

острый или сильный, резкий вкус свежих или в хорошем состоянии веществ.

природа или любая из форм природы как модель или предмет произведения искусства: нарисованные с натуры.

Бейсбол. еще одна возможность, предоставленная отбивающему биту из-за неправильной игры полевого игрока.

(в английском пуле) один из ограниченного количества выстрелов, разрешенных игроку: у каждого игрока пула в начале игры есть три жизни.

Жизнь за пределами фантастики — About Words — блог Cambridge Dictionaries Online

Колина МакИнтоша

Джастин Памфри / Caiaimage / Getty

Некоторые художественные произведения достигают значительной популярности, создавая целые альтернативные миры, которые кажутся полностью сформированными; у некоторых даже есть свои собственные языки, или языка .И часто, особенно в жанрах фэнтези, научной фантастики и детской литературы, эти книги создают новые словари, чтобы рассказать о своих новых мирах. Многие из этих слов существуют только в сферах фантазии, но некоторые обретают новую жизнь и используются в реальном мире. Когда это происходит, они добавляются в Кембриджский словарь.

«Гарри Поттер» — одно из художественных произведений, вместе с франшизой фильмов о нем, несомненно, захватило воображение. В романах о Гарри Поттере маггл — это человек, не обладающий магическими способностями; другими словами, обычный человек.Ведьмы и волшебники, как правило, уничижительно относятся к людям, не входящим в их элитное сообщество. Это слово явно вызвало отклик у фандома HP и других, потому что оно было подхвачено носителями британского английского и использовалось для обозначения людей, которым не хватает определенных навыков, или вообще не способностей, или не участвующих в нем. замкнутого круга посвященных:

Когда дело касается компьютеров, я немного похож на магла.

Посмотрите на всех этих маглов в узких джинсах и дизайнерских кроссовках!

Еще одна книга, написанная для детей, но не менее привлекательная для взрослых — это The Wonderful Wizard of Oz .Написанный в 1900 году Л. Фрэнком Баумом, он стал чрезвычайно популярным фильмом. Он рассказывает о приключениях Дороти из Канзаса и ее собаки Тото в волшебной стране Оз. Это дало нам несколько чудесных популярных метафор, таких как место «где-то над радугой» (где все прекрасно, но почему-то просто вне досягаемости), но относительно мало новых слов. Oz , или Австралия, хотя и находится в миллионе миль от Канзаса, может быть самой известной из них. Хотя прямых доказательств этому нет, унций , похоже, стали прозвищем для Австралии благодаря популярности фильма в Австралии, определенной близости австралийцев к Озу Баума и сходству звука между унциями. и первый слог Australia .

И если все это кажется довольно детским, то вы явно не Питер Пэн . Питер был мальчиком в различных книгах и пьесах Дж. М. Барри, который никогда не хотел вырасти, и теперь это выражение используется для обозначения человека, обычно мужчины, который, кажется, никогда не стареет:

Майкл Джексон был назван Питером Пэном поп-музыки.

Нравится:

Нравится Загрузка …

Связанные

Wordlife — Независимые Opus

Wordlife — Независимые Opus

перейти к содержанию

Если вы хотите узнать больше о Wordlife или заинтересованы в работе с нами по заказам и новой работе, взгляните на брошюру Wordlife.

Проекты Wordlife

О Wordlife

Основанная в 2006 году организация Word Life превратилась в одного из ведущих защитников литературы в регионе Йоркшир. Word Life возникла как реакция на отсутствие живых литературных мероприятий в Шеффилде, и с тех пор разработала программу по всему Йоркширу и за его пределами, включая мероприятия, публикации и индивидуальные проекты, призванные привлечь к литературе новую аудиторию.

Word Life является частью некоммерческого социального предприятия Opus Independencents, которое также издает журнал по искусству и культуре Now Then в Шеффилде и Манчестере, различные музыкальные мероприятия, а также услуги по продвижению и распространению.Серия регулярных мероприятий Word Life — самое популярное и разнообразное регулярное поэтическое мероприятие в Йоркшире. Word Life проводил мероприятия в самых разных местах, от пабов до театров, ночных клубов, музеев, парков и всего остального.

Мы представили ведущих поэтов из Великобритании, таких как Кейт Темпест, Лемн Сиссей и Джо Данторн, а также самых известных поэтов из США, таких как Бадди Уэйкфилд и Деррик Браун. Мы установили партнерские отношения с национальными организациями, такими как Apples and Snakes, The British Council и The Arts Council, а также давно сотрудничаем с местными фестивалями, такими как Off The Shelf Festival of Words.Наши мероприятия освещались в The Independent, The Guardian и Yorkshire Post.

Работа: Мокрота

Наш магазин снова открыт — включая предыдущие выпуски Now Then — но обратите внимание, что мы можем выполнять заказы только один раз в месяц. Если вам нужно что-то опубликовать раньше, свяжитесь с нами — [email protected]. Та! Отклонить

Серия этимологии группы копирования «Команда копирования.

Что означает «жизнь»? Ответ на этот вопрос, которому почти пять тысяч лет, приводит нас к протоиндоевропейскому слову «губа», означающему «оставаться, упорствовать и продолжать».Когда это слово было принято в английский язык как «līf» около 1500 лет назад, оно осталось верным своему первоначальному значению, но очень напоминало его германские предшественники, означающие «тело».

С древнеанглийского «жизнь» означало «состояние, качество или факт существования живого организма». Это включает способность к росту и развитию, характеризующуюся постоянной функциональной активностью. Поэтому естественно, что с самого начала «жизнь» использовалась как противоположное значение «смерти» (или прекращения одушевленного существования).«Жизнь» также означала описание существования человека с точки зрения ее продолжительности, «период от рождения до смерти, от рождения до определенного времени или от определенного времени до смерти». Другими словами, значение слова «жизнь» не изменилось за более чем 1500 лет использования.

Однако в среднеанглийский период «жизнь» стала означать не только сам живой организм, но и причину или источник жизни, «одушевляющий принцип, поддерживающий жизнь». Естественным расширением этого значения было то, что люди начали верить, что «жизнь» была владением, которое было лишено смертью — значение, которое можно постоянно наблюдать в современных средствах массовой информации: «политическое насилие уносит в среднем почти девять жизней в день», Например.

С середины 16 века термин «жизнь» использовался для описания возможности выжить после чудо избежания смерти — это возникло из мифа о кошках, имеющих «девять жизней». С конца 16 века «жизнь» стала обозначать жизненную силу, воплощенную в отдельном человеке, который был очень энергичным и одушевленным, «не было ни блеска в ее глазах, ни жизни в ее шаге» (конец 18 века). От этого более позднего значения крикет заимствовал слово «жизнь» для описания «качества поля, которое заставляет мяч подниматься резко или неравномерно после подачи».С начала 18 века «жизнь» включала также активность и присутствие живых существ, «исчезли только динозавры, а не весь животный мир» (середина 19 века).

В начале 19 века понятие «жизнь» использовалось в различных играх для определения «количества последовательных шансов, которые имел каждый игрок до того, как его выпустили» — концепция, которая была принята создателями видеоигр в конце 20 века. К середине 19 века термин «пожизненное заключение» или «пожизненное заключение» использовался для обозначения человека, который был заключен в тюрьму на всю оставшуюся жизнь.

Закончили писать эссе? Поможем с копированием-редактированием.

Команда копирования может помочь вам улучшить ваше эссе. Мы работаем в группах редакторов-копирайтеров, каждый по очереди, чтобы сделать вашу статью лучшей версией самой себя. Загрузите свой черновик (в соответствии со строгим соглашением о неразглашении), сразу же просмотрите ориентировочную стоимость и договоритесь о сроках. Получите мгновенную цитату ниже.

Изображение: NASA

Обратный словарь

Как вы, наверное, заметили, слова, обозначающие термин, перечислены выше.Надеюсь, сгенерированный список слов для слова «термин» выше соответствует вашим потребностям. Если нет, вы можете попробовать «Связанные слова» — еще один мой проект, в котором используется другая техника (хотя он лучше всего работает с отдельными словами, а не с фразами).

О реверсивном словаре

Обратный словарь работает довольно просто. Он просто просматривает тонны словарных определений и выбирает те, которые наиболее точно соответствуют вашему поисковому запросу. Например, если вы наберете что-то вроде «тоска по прошлому», то движок вернет «ностальгия».На данный момент движок проиндексировал несколько миллионов определений, и на данном этапе он начинает давать стабильно хорошие результаты (хотя иногда может возвращать странные результаты). Он действует как тезаурус, за исключением того, что позволяет искать по определению, а не по отдельному слову. Так что в некотором смысле этот инструмент является «поисковой машиной по словам» или конвертером предложений в слова.

Я создал этот инструмент после работы над «Связанные слова», который очень похож на инструмент, за исключением того, что он использует набор алгоритмов и несколько баз данных для поиска слов, похожих на поисковый запрос.Этот проект ближе к тезаурусу в том смысле, что он возвращает синонимы для запроса слова (или короткой фразы), но также возвращает множество широко связанных слов, которые не включены в тезаурус. Таким образом, этот проект, Reverse Dictionary, должен идти рука об руку с Related Words, чтобы действовать как набор инструментов для поиска слов и мозгового штурма. Для тех, кто заинтересован, я также разработал «Описывающие слова», которые помогут вам найти прилагательные и интересные дескрипторы для вещей (например, волн, закатов, деревьев и т. Д.).

Если вы не заметили, вы можете щелкнуть по слову в результатах поиска, и вам будет представлено определение этого слова (если доступно).Определения взяты из известной базы данных WordNet с открытым исходным кодом, поэтому огромное спасибо многим участникам за создание такого потрясающего бесплатного ресурса.

Особая благодарность разработчикам открытого кода, который использовался в этом проекте: Elastic Search, @HubSpot, WordNet и @mongodb.

Обратите внимание, что Reverse Dictionary использует сторонние скрипты (такие как Google Analytics и рекламные объявления), которые используют файлы cookie. Чтобы узнать больше, см. Политику конфиденциальности.

Мемуары из шести слов